Литераторы Дамкин и Стрекозов - [9]

– Дядя Стрекозов будет просто счастлив!

– Дядя Дамкин! - опять спохватился пионер. - Для такого доброго дела здесь точно мало денег! Надо все-таки, ну, хотя бы у мамы взять рублей десять?

– Нет, - сказал Дамкин. - У мамы тоже нехорошо. К тому же, для доброго дела нет разницы, много ты денег подарил или мало, главное, что бескорыстно! Ты мне лучше утюг одолжи на полчасика. Штаны надо погладить к празднику.

Пионер Максим Иванов, топая, как целый отряд пионеров с пионервожатым, сбегал в соседнюю комнату и принес утюг.

– Во! Берите!

– Дома будешь? Через полчаса занесу.

– И значок с Лениным захватите!

– А как же!

Дамкин, весьма довольный собой, вышел, неся на вытянутых руках свою добычу - свинью-копилку и утюг.

– Где тебя носило? - встретил его разгневанный соавтор. - Неужто, чтобы взять какой-то паршивый утюг, надо ходить три часа? А это что такое?

– Дар Всесоюзной Пионерской организации тебе на день рождения.

– Так день рождения-то у тебя!

– Да? - удивился Дамкин. - А, действительно! Значит, это мне подарок?

– А чего там внутри? Никак деньги?

Дамкин потряс свиньей, деньги зазвенели.

– Звенят, - подтвердил Дамкин. - Неси молоток!

– Э-э! - протянул Стрекозов. - Жалко такую вещь разбивать. Может, попробуем так деньги достать, а в копилку потом будем еще собирать?

– Крутая идея! - одобрил Дамкин. - Гости приходят, а мы им: "Вот свинья-копилочка, у нас, понимаете ли, традиция, чтобы каждый гость кидал сюда всю мелочь, что лежит у него в карманах!"

– Сейчас ножом все вытащу, - Стрекозов побежал на кухню. - А ты пока штаны свои гладь!

– Есть! - отсалютовал по-пионерски Дамкин и противным голосом запел:

– Мы рождены, чтоб сказку сделать пылью!

Глава следующая О том, как художник Бронштейн ехал к Дамкину и Стрекозову

Он умен, - подумал Иван, - надо признаться, что среди интеллигентов тоже попадаются на редкость умные.

М. Булгаков "Мастер и Маргарита"

Художник Бронштейн ехал в автобусе, глядя прямо перед собой тупым взглядом американского наркомана. Мрачная небритая физиономия художника настолько отпугивала пассажиров, что, хотя в автобусе было тесно, место рядом с ним никто не занимал. Бронштейн интеллигентно держал под мышкой тубус с новыми картинами. По его уголовной роже пробегали тени, а сам он мысленно рисовал новый гениальный холст.

Иван Бронштейн был весьма оригинальным типом. Его лицо можно было бы назвать симпатичным, но сделать это не решился бы даже сам Стрекозов. Его нетривиальная внешность - бритая под ёжика голова, трехнедельная щетина, которая отрастала у него за два часа, драные джинсы - просто-таки притягивала к художнику неприятности. То и дело к нему приставали милиционеры с требованием предъявить документы, которые потом тщательно изучались на предмет поддельности.

– Давно из зоны? - спрашивали у Бронштейна менты.

– Не понимаю, о чем вы, - отвечал Иван, терпеливо перенося все жизненные невзгоды.

В милиции он был частым гостем. Его забирали именно за уголовную внешность, часто даже ничего не объясняя, а потом не извиняясь. В отделениях Бронштейн громко требовал ордер на арест, а в тех случаях, когда его сажали в камеры, рисовал на стенах портреты сидящих там уголовников.

Почти во всех отделениях его уже знали и почему-то побаивались. Поэтому вполне резонно можно предположить, что вскоре вся милиция будет знать Бронштейна в лицо и никто уже не станет требовать у него предъявления документов.

А однажды к Бронштейну пришли трое здоровенных парней в кожаных куртках, назвавшихся представителями московского мафиозного клана "Слоны", и предложили художнику убрать кого-то, кто слишком много знал и не желал этого забыть.

– Ребята, вы меня с кем-то спутали, - сказал тогда ласковый Бронштейн. - Я просто художник.

– С такой мордой, и просто художник! - удивились мафиози. - Ну, извини...

Дамкин, узнав, что Ивану предлагали пять тысяч, повалился на диван, дрыгая ногами, что у него означало беспредельное удивление, и заорал:

– Пять тысяч! Да за такие деньги можно пол-Москвы расстрелять из крупнокалиберного пулемета!

Шутил, конечно.

А по натуре Бронштейн был добр и отзывчив. Его друзья - а у него их было немало - не могли на него нахвалиться, и даже соседи по коммунальной квартире, которым он бесплатно рисовал портреты, на удивление любили скромного художника.

Исключением являлся директор макаронной фабрики Семен Абрамович Штерн, жена которого додумалась попросить художника нарисовать ее обнаженной, на что бесхитростный художник естественно согласился. Он любил рисовать с натуры.

Семен Абрамович, увидев картину, закатил скандал жене и обозвал Бронштейна "еврейской мордой", что того весьма удивило, так как он был, увы, русским. С тех пор они враждовали, как бандит Билл Штофф и шериф Джон Кегли из романа Дамкина и Стрекозова.

– Ну, и молодежь пошла! - услышал художник Бронштейн и, очнувшись от своих дум, вернулся из светлого облака своих творческих планов на землю.

Бронштейн и не заметил, как автобус заполнился народом, и даже место рядом с ним занял отвратительный мужик с корявым пропитым лицом и мутными, сонными глазами.