Листья опавшие (1970—2000 годы) - [7]

Сижу в компании людей, слушаю о том, что у них уже взрослые дети, думаю о возрасте моих собеседников, о временах, которые они пережили, — и все это кажется нереальным для меня, потому что у меня не хватит ни силы, ни здоровья так далеко зайти по жизни.

***

Посмотрел на листок календаря — там 17 сентября, припомнилось: «ты з заходняй, я з усходняй нашай Беларусі». Сегодня об этой дате почему-то не особенно вспоминают.

***

Уже вторую неделю всего только пять градусов. По низинам заморозки. А листва зеленая. Много зеленой листвы, первые желтые листики уронили ясени, да еще листва рябины ржавеет над краснотой гроздей. Мокрый год, и листва крепкая. Дня два назад полосовал дождь с тугим ветром, и в березовой роще по вереску лежит зеленая листва, сбитая дождем.

Идут осенние грибы. Ранняя осень.

Поселиться бы в эту пору где-нибудь в лесу, чтобы печка топилась и тулупчик был на плечах, чтобы была тишина за окном, слушать лес и читать, и писать. И знать, что завтра утром можно пройти к реке или к озеру, где до костей проймет хмурым холодом.

Как это просто и недостижимо.

***

Неделю назад тисканул морозик, ночи стояли лунные-лунные. Грибы соби­рал замерзшие, звонкие, под глухой шелест листвы, котороя густо сыпалась с деревьев, сбитая морозом.

А везде в это время «печаль полей». И каким зеленцом отсвечивает вода в озере. А с той стороны, где закат, вода подтекла кровью.

***

Позавчера вернулся из Новаградка, с читательской конференции Адамчика, по его роману «Чужая бацькаўшчына». Выезжали из Минска влажным, холод­ным утром, а за Барановичами начало выглядывать солнышко, а дальше, за Столовичами, на Свитязи — солнечно, как в бабье лето. Свитязь, залитый солнцем, перелески. Грусть и счастье осени, красота окрестностей.

На вечере немного формальном, как и всегда, и организованная молодежь есть для заполнения зала. Но в целом пришли люди заинтересованные, гово­рили много, даже горячо, спорно, чувствовались знания и достоинство людей. Присутствовал и первый секретарь райкома, а такое бывает не всегда. Возмож­но, потому, что Новаградчина на 98 процентов белорусский район. А потом концерт, угощение, назавтра солнечная и пьяноватая дорога домой с артистами, которых на вечер организовало бюро пропаганды.

***

Вчера возвратился из деревни.Там весна. В низинах озерные разливы, летят дикие гуси. Идет березовый сок, днем тепло на пригревах. Хочется пожить там, у леса, у воды. По вечерам в мягком черном небе щедро видны звезды, можно легко читать созвездия.Там, кажется, и читалось бы, и писалось бы.

После того, как из прокуренных кабинетов, от сходок и дружеских посиде­лок приезжаешь в лес, в деревенскую тишину, каждый раз ловишь себя на том, что не своей жизнью живешь, не настоящей.

***

Адамчик рассказывал, как, отдыхая в санатории в Несвиже, почти целый час стоял под дождем и смотрел, как два селезня дрались из-за утки. Так драку до конца и не досмотрел, а утка, покуда они дрались, сбежала к третьему, кото­рый заманчиво покрякивал рядышком под кустом и потоптал ее.

И сам шутя сказал, что хоть ты бери и пиши — о селезнях, о старом чело­веке, который подсматривал за ними и промок до нитки. И еще рассказывал, как подсмотрел поющего соловья. Рассказывал с искренним детским удивлением.

Сегодня сходил на Слепянское озеро, даже слазил в воду, можно сказать, поплавал. Вода пронзает холодом, кажется, буравит дырочки и затекает внутрь костей. А детвора, посиневшая от холода, все равно плещется в воде, как гусята.

Приснился сон: самолет падал на землю, и дома разваливались на том месте, и медленно, как в кино, вставал взрыв. Но не это главное. Видел я все это откуда-то с высоты, и главными были распушенные, раскошные метелки трост­ника, которые раскачивались волнами. И вдруг они начали оживать, превраща­ясь в серых, лютых стремительных волков, которые буквально выстилались по белому снегу в беге. Распушенные, красивые и ужасные в своей стремительной неумолимости.

Сны обычно забываю, после того как проснусь. Помню только некоторые. Они время от времени повторяются.

***

С утра моросил дождь, а к вечеру пришло и солнце. Встала красивая бере­зовая роща на горизонте, но до нее не дошел. Рыжики щедрые, яркие, но не частые, и черных груздей немного.

У клена в зеленой листве еще только одна ветка обожжена багровым огнем. Ни первый ли тревожный знак в лесу над заросшей затравевшей дорогой с чистыми лужами.

***

Проснулся посреди ночи. Тишина. Мороз на стеклах окон положил свой след. Земля белая при свете фонарей от небольшого снега. Начало зимы, ледя­ной холод от промерзшей земли, еще не укутанной по-настоящему снегом.

Читал дневники Толстого:

«Я теперь испытываю муки ада. Вспоминаю всю мерзость своей жизни, и воспоминания эти не оставляют меня и отравляют мне жизнь».

«Односторонность есть главная причина несчастий человека».

«У народа есть своя литература — прекрасная, неподражаемая; но она не подделка, она выливается из среды самого народа. Нет потребности в высшей литературе и нет ее. Попробуйте стать совершенно на уровень с народом, и он станет презирать вас».

«А потом — эта ужасная необходимость переводить на слова и строчить каракулями горячие живые и подвижные мысли, подобные лучам солнца, оза­ряющим воздушные облака. Куда бежать от ремесла! Великий Боже!»