Листы дневника. Том 1 - [28]

Обращаясь к археологии, мы видим, что многие раскопки последних лет изумляли нас изысканностью смысла и форм многих, даже частичных остатков. Эта изысканность, утонченное изящество давних веков еще раз напоминает, с каким заботливым, почтительным вниманием мы должны прикасаться к этим заветам древности. Мы мечтаем о забытых лаках, об утраченной технике обделки камней, о неясных для нас способах сохранения веществ. Наконец, мы не можем не прислушаться ко многим старинным способам излечения таких бичей человечества, которые именно устрашают и посейчас. Когда мы слышим и убеждаемся в том, что старинные методы благотворно применяются в лечении некоторых форм рака или туберкулеза, или астмы, или сердечного заболевания, то разве не долг наш оказать полное доброжелательное внимание этим отзвукам стародавней накопленной мудрости?

Ограниченный нигилизм прошлого века не должен иметь места в кругозоре молодых ученых. Лишь убогое мышление могло бы отрезать и загромождать поступательные пути. Решительно все, что может облегчать эволюцию, должно быть приветствовано и сердечно осознано. Все, что может служить на пользу развития человеческого мышления, — все должно быть и выслушано, и принято. Безразлично, в какой одежде или в каком иероглифе принесется осколок знаний. Благо знания во всех краях мира будет иметь почетное место. В нем нет ни старого, ни молодого, ни древнего, ни нового. В нем совершается великая неограниченная эволюция. Каждый затрудняющий ее будет исчадием тьмы. Каждый посильно содействующий ей будет истинным воином, сотрудником Света.

23 Декабря 1934 г.

Пекин

"Нерушимое"

Зовы пустыни

Стих Иосафа-Царевича о пустыне

О, прекрасная пустыня.

Пришли, мя в свою пустыню,

Яко мати свое чадо,

Научи мя на все благо.

В тихость свою безмолвную,

В палату лесовольную,

Любимая моя мати,

Потщися мя восприяти.

Всем сердцем желаю тя.

На царские си палаты златы

Не хощу взирати;

Покоев светлых чертоги,

Славы и чести премноги

Бегаю, яко от змия.

Пустыня моя, приими мя,

Суетного, прелестного,

Века сего маловременного;

Своя младые лета

Отвращу от всего света.

О, прекрасная пустыня,

В любви своей приими мя,

Не устращи мя своим страхом.

Да не в радость буду врагом.

Пойду я в твои лузи эрети

Различные твоя цветы.

О, дивен твой прекрасен сад,

И жити в тебе всегда рад.

Древа ветки кудрявые

И листвие зеленое

Зыблются малыми ветры,

Пребуду аде своя лета,

Оставлю мир прелестный,

И буду аки зверь дикий,

Ин во пустыне бегопш,

День и нощь работати.

Сего света прелести

Душу хотят в ад свести,

Вринути в пропасти темны,

В огненны муки вечны;

Всегда мя враг прельщает,

Своя сети поставляет.

И како начну плаката,

Умильно звати и рыдати. —

Милостивый Мой Боже,

Уповаю на тебе аз,

Скитаюся в сей пустыни,

В дальней и дальней пустыне,

Но аз к тебе прибегаю

И жити в тебе желаю.

Мене грешного соблюди,

От вечные муки мя избави —

О, Христе всех, мой

Царю, Всегда тя благодарю,

Мене грешного соблюди,

От мук вечных изми же

Небесного царствия,

Радости и веселья

Со святыми причти, мя

Во вся веки веков, Аминь.

Стих об Иосафе-Царевиче

Из пустыни старец

В царский дом приходит.

Он принес с собою,

Он принес с собою

Прекрасный камень драгий.

Иосаф-царевич

Просит Варлаама.

Покажи сей камень,

Покажи сей камень,

Я увижу и познаю цену его.

Царевич дивился

Одежде пустынной,

Варлаам сказует,

Варлаам сказует,

Что в пустыне не без скуки жить всегда.

Остался царевич

После Варлаама.

Завсегда стал плакать,

Завсегда стал плакать,

Не хощу я пребывати без старца.

Удобь же ты можешь

Солнце взять рукою,

А сего не можешь,

А сего не можешь

Оценити во вся веки без конца.

О, купец премудрый!

Скажи мне всю тайну,

Как на свет явился,

Как на свет явился

И где ныне пребывает камень той?

Пречистая Дева

Родила сей камень,

Положен во яслях,

Положен во яслях

И прежде всех явился пастухам.

Он ныне пребывает

Выше звезд небесных;

Солнце со звездами,

А земля с морями

Непрестанно славит Бога завсегда.

Оставлю я царство

И иду в пустыню.

Взыщу Варлаама,

Взыщу Варлаама,

И я буду светозарен от него.

Пустыня любезна,

Доведи до старца,

И я ему буду,

И я ему буду

Служить верно, как отцу.

Молю тебя, Боже,

Преслодкий Исусе,

Даждь мне получити,

С Варлаамом жити

Во вся веки без конца.

Сказала пустыня

Отроку младому:

Горько во мне жити,

Горько во мне жити,

Всегда быть в молитве и посте.

Около имени Святого Иосафа-Царевича Индийского собралось много трогательных стихир с зовами о пустыне. В далекой тайге, в лесах непроходных, на берегах светлых озер сложились многие сердечные зовы. Недалек от них и град Китеж, и все белые грады. Для вдохновенных сочинителей стихир пели свои небесные напевы и птицы Сирины и Алконосты. Где-то далеко стояли обители Синайской пустыни и звучали трогательные заветы Исаака Сирина о пламени вещей.

В священных напевах об Иосафе-Царевиче звучит не только утверждение, но именно и трогательность. Нам приходилось слышать эти напевы в Алтайских нагорьях. В устах пастухов звучали они как-то особенно убедительно. На цветущих пригорках сидели одинокие пастыри, и никто бы не мог сказать, сколько веков уже воспринимала пустыня те же самые благовестия о драгоценном камне, о прекрасной пустыне и о Старце премудром. Пелись эти стихиры именно на цветущих лугах, и певцы знали эту пустыню прекрасною. Ради ее несказанно вечной красоты и само уединение становилось прежде всего прекрасным. Правда, покидались чертоги, но покидались они ради пустыни прекрасной.