Лишние мысли - [58]

Конечно, нет.

Фотограф стоял и напряженно вглядывался в снимок, в каждую его деталь, — теперь, — в каждый меленький участочек глянца…

«Господи, что я стараюсь рассмотреть?..»

Фотограф отвернулся, прошествовал к столу, снова сел, закрыл глаза… но продолжал вглядываться в «темный экран», как только что вглядывался в фотографию…………………………………………

А рабочие в это время, докатив тележку до конца улицы, свернули за гаражи. Уже никакого солнца — все затянуло влажными сине-свинцовыми облаками, — и только ветер, ветер по-прежнему рвет березы клочьями зелени, но уже темно-яркой, и листья будто бы проникнуты молнией… Вдоль гаражей — клочья сухой пыли и веток; по дороге катится сверкающая жестяная банка, тоже подгоняемая ветром; в ее блеске — голубая искра…

Рабочие останавливаются возле одного из гаражей. Слепые, коричневые ворота с рыжими потеками ржавчины. Над висячим замком виднеется странный бетонный нанос; серый, старый, с салатовыми разводами, они едва видны.

Рабочий с родимым пятном на щеке снимает ведро с тележки и ставит его наземь.

Нестерпимо пахнет озоном, но пыль гасит этот запах, затирает его до обрыва дыхания, до остановки…

С неба падают первые крупные капли дождя; одну из капель поглощает плечо в гимнастерке.

Слева от гаражных ворот — водосток из измятого алюминия, — и над отверстием, к которому заворачивается труба, виднеется еще одно — дыра с острыми, закругленными краями, — и чем сильнее будет идти дождь и распаляться молниями гроза, чем сырее будет сверкать улица и увлажняться поверхность водостока, тем более эта дыра будет походить на рваную рану.

Вода хлещет из отверстия водостока ниже, а из раны вылетают лишь мелкие звонкие капельки; в ее черноте — шипучие, невидимые струи стекающей воды.

Странный бетонный нанос над висячим замком потемнеет, а салатовые потеки на наносе проявятся, став гораздо более различимыми.

Рабочие стоят под дождем выпрямившись. Перед ними тележка и ведро. Они не переговариваются, но в безмолвии ждут; телодвижения, поначалу заметные, с каждой новой молнией и каждым новым раскатом становятся все менее различимыми.

ГАЗОН

Ночь… или вечер? Это облачное небо… какого-то смородинового оттенка… и луна… она более похожа на часть облаков… выделенный голубоватым ободком кружок — внутри облачной массы.

Луна прямо над шоссе.

Вот уже много часов и дней они идут по шоссе. Она манит его обратно в город, высотками которого заставлен весь горизонт. Манит очень неторопливо, незаметно… так, что, скорее, у него у самого просыпается желание идти… каждый раз, когда он останавливается.

Когда он останавливается… это как внезапно накопившаяся усталость — страшная и слабая. Отдающая тихим душевным ударом — ниже горла; и ноющая боль в душе после этого долго не исчезает.

«Не имеет смысла идти дальше».

И тогда она оборачивается и смотрит на него. Она не кивает и не махает призывно рукой, а только не сводит глаз. И тотчас он начинает испытывать какое-то удовлетворение.

От того, что они прошли еще, с прежней остановки.

«Господи, как все медленно… — усмехается он про себя. — Я совсем измучился. Но раз уж все так медленно, то и идти надо долго! Потом, потом мы точно дойдем!.. Просто надо идти дальше».

Он знает, что означает ее взгляд. Который он почти забывает до следующей остановки и вспоминает, пробуждается лишь в тот момент…

Это небо… смородинного оттенка… луна… Будто вырезали кружок из облака и переставили в другую часть массы.

…Зеленый простор, раскинувшийся в обе стороны от шоссе, насколько хватает глаз… и вдаль, к далеким небоскребам. Такая короткая трава, что это более походит на стриженый газон. Зелень такая странная… Немеркнущая — она выглядит так, будто на нее смотришь днем… Она какая-то… декоративная? Она будто чуть приподнята над землей — асфальтовая дорога чуть ниже газона, на длиннющие ступеньки черноты… справа и слева…

Очень далеко два среза черноты, наверное, сходятся в одну точку. Как раз на подступах к черным зданиям, между которыми не видно ни единого небесного промежутка. Дома еще совсем небольшие — город еще очень далеко. Но они идут, идут днями и приближаются к городу постепенно… наверное, приближаются — он не уверен.

Приветливые и маняще далекие крохотные оконца, желтые и розовые, мерцающие в розовых областях электрического света на этажах. И поверх высоток — маленькие острые шпили кое-где.

Чаще всего, однако, его взгляд устремлен на ее затылок, усыпленный длинными волосами. За которым он должен следовать. Изредка он замечает за массой волос тоненький разрез на черной кофте. Тогда ему кажется, что он ощущает и теплоту ее тела.

Но она на метра три впереди, и расстояние между ними почти не меняется… все это время, пока он идет за ней.

Все время…

От черного пояса на талии тянется длинная юбка, в которую переходит кофта, юбка до самой земли, какая-то сказочно терракотовая, и оттенок постепенно меняется…

«Не могу разглядеть до конца… и ее не могу разглядеть. Может быть, никого и нет? Может, я никого и не вижу и иду просто один?»

«Да, ты идешь один», — следует ее мысленный ответ. Так естественно вплетается в его мысли, что кажется, это думает он сам.