Лисенок Вук - [10]

– Давно уже, – храбрился Вук. – А далеко этот Курри? – спросил он: ведь с заманчивыми мыслями о петухе нелегко было расстаться.

– Для тебя далеко. – Карак пошла дальше. – А теперь мы уже дома, – прибавила она, и Вук без предупреждения понял, что разговору конец.

Он бесшумно крался по следу Карак. Выбравшись из густых зарослей ежевики, они вышли к вершине, и перед Вуком открылся незнакомый мир.

Отвесная скалистая стена белела в лунном свете, и рядом зияла пропасть. Сидя в тени, Карак и Вук прислушивались; лисий закон запрещает опрометчиво входить даже в собственный дом.

Царило полное безмолвие.

– Здесь тебе не пройти, – повернувшись к лисёнку сказала Карак, – ведь даже мне приходится быть осторожной. Я тебя понесу.

Вук покорно подставил спину, и Карак бережно взяла его в свои острые зубы.

Старая лиса осторожно шла по узкому карнизу. В жилах Вука застыла кровь, над такой страшной бездной они пробирались, но он всё-таки расслабился, зная, что от него сейчас требуется одно: не шевелиться. Потом тропку пересекла метровая трещина. Карак чуть ли не перелетела через неё, и Вук зажмурился, стукнувшись головой о скалу. Когда он открыл глаза, Карак завернула в небольшую расселину, не видимую ни снизу, ни сверху, и опустила его на землю.

– Мы дома. Иди за мной.

Узкая расселина постепенно расширялась, и они добрались по ней до большого логова с идущими направо и налево ходами, где поместилось бы и два десятка лисиц. Тускло мерцал лунный свет, и Вук с изумлением огляделся.

– Тут замечательно, – удивлённо сказал он, – а я зашиб себе голову. Здесь очень хорошо пахнет. Точно тут есть что-то такое…

– Тут всегда что-нибудь есть, – похвасталась Карак и, достав половину зайца, поделилась с лисёнком, который наелся до отвала.

– Мне нравится здесь, – погодя прокряхтел он, – здесь прекрасно. Я как будто и не ушиб голову. А теперь мне хочется спать.

– Ну и спи, – улыбнулась Карак. – Сюда никто не может добраться. Ни Гладкокожий человек, который стремится все у нас отобрать и съесть, ни собака Вахур, эта продажная тварь. Не выходи отсюда, пока я не вернусь.

В одном углу логова была целая куча сухих листьев, занесённых туда ветром. Растянувшись на них, Вук сквозь сон видел, как Карак прошмыгнула в щель между скалами.

Ночь миновала. Вместо дрожащего мерцания луны в расселину проникла сперва серая мгла, потом живые пробуждающие лучи солнца. Но Вука даже они не разбудили.

Тут что-то заслонило свет, и Карак вползла в логово, держа в пасти Курри, который и на этот раз потерял голос где-то по дороге.

Старая лисица подняла не больше шума, чем лёгкий ветерок; Вук и не проснулся бы, но запах петуха разнёсся в воздухе, и малыш повёл во сне носом.

Карак ласково посмотрела на чуткого лисёнка, который, открыв глаза, сказал:

– Здесь очень хорошо пахнет, и Вук хочет есть.

– Ешь, ешь, сынок, – поощряла его Карак, – для этого я и принесла Курри, который своим пением меряет длину ночи.

– Я люблю Курри, – пробормотал Вук, набивая живот подсунутыми ему кусками.

Наступило молчание. Изредка похрустывали косточки, и над скалами с клёкотом кружили два сарыча. Вук прислушивался.

– Они нас не тронут? – насытившись и облизывая рот, спросил он.

– Нет. Кричат птицы Кие, они подстерегают Цин, мышиный народ, нам до них дела нет.

Воздух стал согреваться. Курри был почти уничтожен, и Карак затащила остатки от него в дальний угол, потому что Вук уже только смотрел на них, а есть больше не мог.

– Давай спать, – зевая сказала она. – Ты тоже поспи, ведь скоро уже ты вырастешь, а взрослые лисы больше спят днём. Когда проснёшься, ни в коем случае не шуми, а если поднимешь меня, я тебя укушу.

И она закрыла глаза.

Потом, пока солнце медленно проплывало над двумя лисами, они крепко спали, лишь плавно вздымались их бока.

Первым проснулся Вук – у него подвело животик, – но он не решался пошевельнуться: ведь Карак запретила ему. Он смотрел на вход в логово, где иногда скользили тени, и ему хотелось узнать, что это за тени. Каменный уступ у входа освещало теперь солнце, и лисёнок жадными глазами глядел на гревшуюся там большую ящерицу Чус с зелёной спинкой. Каг, его отец, иногда приносил ему таких ящериц. Они были помельче, но мясо у них вкусное… а сейчас нельзя даже пошевельнуться.

Карак крепко спала, лишь перебирала изредка во сне ногами, словно бежала.

Вук подумал немного, а Чус тем временем спряталась в щель. Солнце уже ушло с каменного уступа, и лисёнок снова заснул.

Проснулся он оттого, что Карак зашевелилась. В глазах старой лисицы не было и следа сна, и Вук вскочил, словно сроду не спал.

– Здесь была Чус, – сообщил он. – Спинка у неё зелёная. Но я побоялся шуметь. Мясо-то у неё вкусное.

– Брось, сынок, – улыбнулась Карак, – авось проживём и без Чус. Да ты всё равно не сумел бы её поймать. Чус проворная, и там за ней трещина. Я уже пробовала, – махнула она лапой. – Не стоит с ней возиться. Иди, сынок!

– Она вытащила остатки петуха. – Поедим то, что осталось от Курри, небось вечером что-нибудь перепадёт нам.

Петушиного мяса было на один зуб, но червячка они заморили.

Потом издалека донёсся шум. Крики человека, звон бубенчиков и свист кнута.