Лирика [Созвездие лиры: Избранные страницы латиноамериканской лирики] - [2]
Шрифт
Интервал
стоит на часах.
Ему я сердце открою
наедине.
Никто на него похожий
не встретился мне.
В нем доброта и сила,
мощь и покой.
Таким я тебя любила…
Но ты — не такой.
И ты не узнаешь вовеки,
что выбрала я
не тебя, а дерево это
себе в мужья.
Я пишу тебе о своей любви
«Я люблю тебя!» — но говорить
мало мне слова простые эти:
лишь написанное будет жить,
все, что сказано, — уносит ветер.
Чтобы слов моих ты не забыл,
пусть напишет их на развороте
белых облаков концами крыл
ласточка в стремительном полете.
Где растут деревья и трава,
роз кусты в убранстве их богатом,
пусть напишет там мои слова
бабочка цветочным ароматом.
В одинокой и немой ночи —
светлячка, живого света точку,
попрошу я огоньком свечи
прочертить сияющую строчку.
«Я люблю тебя!» — я прокричу
солнцу, и луне, и всем планетам.
Я и там их написать хочу…
Кто бы мог там написать об этом?
"Река в своем ложе исходит любовью…."
Река в своем ложе исходит любовью,
душа от любви обливается кровью,
любви ураган гнет могучие кроны —
любовные муки бездонны, бездонны…
Мое сердце и неумолимое время
О, как изнашивают сердце годы!
Как тратят золото его они:
ведь копятся во все часы и дни
в копилке сердца страсти и невзгоды…
О, как изнашивают сердце годы!
В моей груди, где ныне только боль,
хранилось золото высокой пробы:
оно расплавлено любовью, чтобы
корону некий получил король…
В моей груди осталась только боль.
О, как высушивают сердце годы!
Иссохшим ульем я его несу,
забытым в человеческом лесу,
что выжжен засухой наполовину;
но пусть в нем, неприютном, я не сгину,
от засухи я нежность не спасу —
своей любви предвижу я кончину.
То тяжкими, то легкими шагами
ход времени стирает роковой
мою любовь, как камни мостовой.
Оплакиваю я любви кончину.
Сожгли мне сердце прожитые годы:
на жертвенный костер взошло оно
и, пламенем уже опалено,
все верило, что пламень был любовью…
Так мое сердце было сожжено.
Сожгли мне сердце прожитые годы.
Как утомили мое сердце годы:
их вал могучий сердце укачал…
Убита я любовью наповал?
Иль жертва безлюбовной непогоды?
Опустошили мое сердце годы,
и смял его их ураганный вал.
За каплей капля влага горьких лет,
на сердце падая, его изъела:
так рак зловещий разъедает тело,
и жизни обрывается расцвет.
Как время точит сердце! Как умело
от жизни к смерти пролагает след!
Все — тщета
Все суета сует и ловля ветра
«Екклесиаст»
Когда в душе любовь проснется вдруг,
объятьем круг любви хоть на мгновенье
замкнув, ты обретешь без промедленья
лишь ветра вздох в кольце горячих рук.
Когда лучится счастье на ладони,
ты не считай его рабом своим, —
сожмешь его в руке — прощайся с ним:
рука, разжавшись, пепла горсть уронит…
В застенке сердца крик твой заточен,
и разобьется он о стены прежде,
чем праведных небес достигнет он.
Вокруг безжалостная глухота.
Не рвись ни вслед любви, ни вслед надежде…
Мы тщетно ловим ветер: все — тщета.
Осень воспоминаний
Да не воскреснет то, что умерло давно!
Хоть сердце замкнуто, но незащищено:
с тех пор прошли века, но вновь меня арканом
надежды к прошлым дням влечет… Им нет конца,
пока живут в моей душе черты любимого лица.
На память падает забвение туманом.
Скрести же руки, страсть! Иль жить ты не устала?
Влачатся дни любви, как листья запоздалой
любовной осени, под ветра свист.
Тень прошлой радости, отцветшее былое…
Нет, осенью душе не знать покоя!
И в мыслях кружится осенний желтый лист.
Рассвет
В безбрежном море гибельных страстей,
на якоре судьбы моей злосчастной
пылает сердце, словно бакен красный,
и, скорбно плача, смерти ждет своей.
Я в лабиринте безысходных дней
охочусь за любовью безучастной,
теряю силы я в борьбе напрасной,
но, ослабев, лишь становлюсь сильней.
В безлюдной погибаю я пустыне,
но жизни смысл ищу я и поныне:
не верю, что его потерян след…
О жизнь моя! Ты в бездне страстной смуты
дай силы мне дождаться той минуты,
когда надежды вдруг блеснет рассвет.
В шелестящих хитонах
И лишними стали все мои дни,
ибо сказаны все слова.
Габриэла Мистраль
1
Ласкаю книги я,
как нежные тела:
не радостей земных
взыскуя, но причастья
к загадке жизни…
В правоте и силе
своей уверены,
теснятся книги,
обремененные
лишь легким грузом слов,
живых и каждый день
для нас насущных,
чтоб пищей быть уму
и размыкать уста.
Умеют книги ждать
(ведь мудрым суета
чужда) и терпеливо
ждут ласки рук моих
и блеска жадных глаз.
Как плоть и как душа,
они не спят и молча
ждут. Так нас ждут друзья,
готовые помочь нам.
Неслышны речи их:
ни шепота, ни крика…
Зачитаны до дыр
любимейшие книги.
А на других следы
нетерпеливых пальцев,
и на любой из них
мой взгляд — неизгладим.
2
Настольной лампы свет,
и книги, книги, книги:
вот то, что нужно мне
и мною так любимо.
Те книги, что сама
я напишу, чтоб людям
сказать, что я — жива,
что в книгах — существую.
И те, что уж давно
написаны другими,
кто до сих пор живет
в кричащих молча книгах…
Все книги, что вливают
кровь в нашу жизнь
и мысль…
Я с ними — не одна,
со мной они навеки —
священные войска
моей библиотеки.
3
Вы ангелы-хранители,
чьи шелестят хитоны,
чьи крылья плотно сомкнуты,
а голоса — безмолвны.
Свидетели бессонниц,
поверенные скорби.
Страниц бессчетных шорох —
шум ваших крыл в полете.
Меня с собой возьмите,
чтоб в слабом свете лампы,