Лирика - [23]

И я, не верный долгу, сознаю,

Что повод к недовольству подаю

Царице сердца моего суровой.

Хранит не так от рифа рокового

Бывалый мореход свою ладью,

Как я скорлупку утлую мою

От признаков высокомерья злого.

Но вздохов ураган и ливень слез

Мой жалкий челн безжалостно толкнули

Туда, где он другому досадил

И снова лишь беду себе принес,

Когда пучина бурная в разгуле,

Разбитый, без руля и без ветрил.

CCXXXVI

Амур, я грешен, но для оправданья

Скажу, что сердце злой огонь палит,

А разум слаб, когда оно болит,

И верх над ним легко берут страданья.

Держал в узде я пылкие желанья,

Боясь, что дерзость ясный взор смутит,

Но сил уж нет, узда из рук летит,

Отчаянье сильней, чем колебанья.

Ты сам велишь, в меня вонзив стрекала,

Рубеж привычный в страсти перейти,

И Донна красотою небывалой

Влечет меня по грешному пути,

Так молви ей, чтоб и она узнала:

"Самой себе грехи его прости".

CCXXXVII

Все сочеталось в нем: высокий гений

С природой царственной, небесный разум

И ясность духа – с острым рысьим глазом,

И прозорливость – с быстротой суждений.

Пришли на праздник в блеске украшений

Избранницы, красой равны алмазам,

Но он одну из всех приметил разом

Ту, что других красавиц совершенней.

И тех, что были старше и знатней.

Он отстранил движеньем горделивым,

Привлек ее – и светочи очей,

И щеки, рдевшие огнем стыдливым,

Поцеловал. Все ликовали с ней,

Лишь я губам завидовал счастливым.

CCXL

Молю Амура снова я и снова,

О радость горькая моя, у вас

Испрашивать прощенья всякий раз,

Когда я уклонюсь с пути прямого.

Что спорить с этим? Соглашусь без слова:

Страсть над душою верх берет подчас,

И я, за нею точно раб влачась,

Теряю меру разума благого.

Но вы, чей дух от неба награжден

Покоем, милосердьем, чистотою,

Чье сердце безмятежно, взоры ясны,

Скажите кротко: "Что тут может он?

Моею истомленный красотою,

Он алчен – но зачем я так прекрасна?"

CCXLI

Мой господин, чьей власти необорной

Противиться не хватит смертных сил,

В меня стрелу горящую пустил

И жар любви зажег в душе покорной;

А после, в злых делах своих упорный,

Хоть первый выстрел смертью мне грозил,

Он жалости стрелой меня пронзил,

Предав двойным мученьям дух мой скорбный.

Одна огнем палящим пышет рана,

Другую рану ваш удел жестокий

Слезами растравляет все больней,

Но не погасят мой пожар потоки,

Что из очей струятся непрестанно:

Жалея, сердце жаждет вас сильней.

CCXLH

Взгляни на этот холм, взгляни вокруг,

О сердце, не вот здесь ли, не вчера ли

Мы жалость и участье повстречали,

И вновь ей не до нас и недосуг?

Останься здесь, где мы теперь сам-друг,

Дай выждать время, может быть, из дали

Покажутся нам легче все печали,

О ты, пророк и спутник наших мук!

Ты к сердцу обращаешься, несчастный,

Как будто не расстался с ним давно,

В тот час, когда, томим тоскою страстной,

Ты ею любовался – и оно

Покинуло тебя, ушло к прекрасной

И кануло в глазах ее на дно.

CCXLIII

Здесь, на холме, где зелень рощ светла,

В-задумчивости бродит, напевая,

Та, что, явив нам прелесть духов рая,

У самых славных славу отняла,

Что сердце за собою увлекла:

Оно решило мудро, покидая

Меня для склонов, где трава густая

Следы ее любовно сберегла.

К ней льнет оно и ей твердит всечасно:

"Уставший жить, от долгих слез больной,

Когда бы здесь он мог побыть, несчастный!"

Но гордая смеется надо мной.

Счастливый холм, ты – камень безучастный

И ты же – недоступный рай земной.

CCXLIV

Я сам в беде и злейших бедствий жду.

Куда уйду, коль злу везде дорога?

Мутит мне разум сходная тревога,

В одном мы оба мечемся бреду.

Я обречен страданью и стыду.

Войны иль мира мне просить у бога?

Пусть дастся нам, чья слабость так убога,

Все, что угодно высшему суду.

Не по заслугам честью столь большою

Меня по дружбе ты не награждай:

Пристрастье многим взоры ослепляло,

Но мой совет прими: стремись душою

Достичь небес и сердцу шпоры дай:

Ведь путь далек, а времени так мало!

CCXLV

Позавчера, на первом утре мая,

Возлюбленный, годами умудренный,

На память подарил чете влюбленной

Две свежих розы, взятых им из рая.

И смеху и словам его внимая,

Дикарь бы мог влюбиться, укрощенный,

А он смотрел им в лица, восхищенный,

Их обжигая взглядом и лаская.

"Таких влюбленных больше нет на свете",

Промолвил он, даря, сиянье взгляда,

И обнял их, вздохнув с улыбкой ясной.

Так он делил слова и розы эти,

Которым сердце боязливо радо.

О, что за речь! О, майский день прекрасный!

CCXLVI

Смотрю на лавр вблизи или вдали,

Чьи листья благородные похожи

На волны золотых волос, – и что же!

Душа превозмогает плен земли.

Вовеки розы в мире не цвели,

Что были бы, подобно ей, пригожи.

Молю тебя, о всемогущий Боже,

Не ей, а мне сначала смерть пошли,

Дабы не видеть мне вселенской муки,

Когда погаснет в этом мире свет,

Очей моих отрада, и в разлуке

Лишь к ней стремятся думы столько лет,

Для слуха существуют только звуки

Бе речей, которых слаще нет.

CCXLVH

Возможно, скажут мне, что, славя ту,

Кому я поклоняюсь в этом мире,

Преувеличить позволяю лире

Ум, благородство, тонкость, красоту.

Однако я упреки отмету,

Петь недостойный о моем кумире:

Пусть скептики глаза откроют шире,

Они поймут свою неправоту.

Не сомневаюсь в их суде едином:

"Он вознамерился достичь того,

Что трудно Смирне, Мантуе, Афинам".

Недостижимо это божество

Для песен: будь себе я господином,