Лирика - [7]

Грустно бывает слушать,

Как я без устали,

Такой больной,

О революции говорю!

Все смотрит на циновку.

Тяжелый,

Неподвижный взгляд…

Спросить ли мне, жена,

О чем ты думаешь теперь?

Русское имя

Соня

Я дал дочурке своей.

И радостно мне бывает

Порой окликнуть ее.

О бедный мой отец!

Я вижу, он газету отложил,

Не в силах более читать,

И на дворе

Играет с муравьем.

Не походи на отца!

Ни на отца своего отца!

Ты слышишь,

О чем я прошу тебя,

Дочка?

Всего пять лет

Дочке моей,

Но и она

Хороню уже знает

Слова «революция» и «рабочий».

Что в голову ей пришло?

Вдруг бросила девочка

Игрушки

И тихо уселась

Возле меня.

Я дочку побранил.

Она заснула

В слезах,

С полуоткрытым ртом…

Я тихо по щеке ее погладил.

Подушку с постели моей

Вынесли на веранду…

После долгой разлуки

Снова встретились мы,

О вечернее небо!

Беленькая собака

Пробежала мимо двора.

Я спросил жену:

«Как ты думаешь,

Может, купим собаку?»

Свист и свисток

После бесконечных споров

У нас бывают чтения, жаркие споры,

И наши глаза горят не меньше,

Чем у юношей России полвека назад!

Мы бесконечно спорим: «Что делать?»

Но никто из нас не ударит вдруг

Кулаком о стол и не крикнет: «В народ!»

Все мы знаем, чего мы хотим,

Все мы знаем, чего хочет народ,

Все мы ясно знаем, что делать, –

О, много больше, чем знали они!

Но никто из нас не ударит вдруг

Кулаком о стол и не крикнет: «В народ!»

Здесь собрались только очень юные,

Строить новое начинает всегда молодежь.

Старое скоро умрет, победа за нами!

Спор кипит, сверкают глаза.

Но никто из нас не ударит вдруг

Кулаком о стол и не крикнет: «В народ!»

Трижды уже меняли мы свечи,

В недопитом чае плавают мошки,

Но девушки говорят с прежним жаром,

Лишь в глазах после долгого спора

усталость.

Но никто из нас не ударит вдруг

Кулаком о стол и не крикнет: «В народ!»

Надгробная надпись

Я уважал его всегда,

Н я люблю его сейчас еще сильней,

Хотя уже два месяца прошло

С тех пор, как похоронен он

В густой тени каштана

На кладбище далекого предместья.

Да, в самом деле

Уже два долгих месяца прошло

С тех пор, как на собраниях кружка

Его не видно на привычном месте.

Он был не мастер на слова,

Не принимал участья в наших спорах,

Но как его теперь нам не хватает!

Однажды он сказал смущенно:

«Товарищи, меня не осуждайте

За то, что я на диспутах молчу!

Я, право, спорить не умею,

Но я готов всегда

Встать на борьбу с врагом!»

Один товарищ про него сказал:

«В глазах его укор

Трусливым краснобаям!»

Я часто разделял с ним это чувство.

Но справедливого укора

Никто в его глазах уж больше не прочтет!

Он был рабочий,

Простой рабочий заводской.

Работал с увлеченьем, с огоньком,

А выпадет свободная минутка,

Любил потолковать с друзьями по душам

И был охотник книжку почитать.

Он не курил, не пил вина.

В нем. непреклонном, и прямом,

И мыслящем глубоко человеке,

Казалось, затаился дух

Того Бакунина в горах Юра далеких.

В испепеляющем жару болезни

Он ясность мысли сохранил,

Не бредил он до самого конца.

«Сегодня Первомай,

Наш день, наш праздник!» –

Вот те последние слова,

Которые я слышал от него.

Я утром навестил больного,

А к вечеру уснул он вечным сном.

Его широкий лоб,

Его могучие, как молот, руки,

Его прямой, бесстрашный взгляд,

Ни жизни не боявшийся, ни смерти,

Поныне предо мной, едва глаза закрою.

Он, как безбожник,

Сторонник материализма,

Был похоронен просто под каштаном,

И мы, товарищи его,

Решили на могиле начертать

Такую надпись:

«Я готов всегда

Встать на борьбу с врагом!»

В старом чемодане

Друг мой открыл старый чемодан

И выпалил книги кучею на пол.

При неясном мерцанье свечи

Он брал их в руки

Одну за другой –

Книги, запретные в нашей стране.

Наконец он нашел среди них

Какой-то фотографический снимок,

Протянул мне его:

«Вот она!» –

И, отойдя к окну,

Стал насвистывать тихо.

На снимке была молодая женщина.

Я даже красивой ее не назвал бы.

Дом

Едва открыв глаза сегодня утром.

Опять – который раз! –

Я вдруг подумал:

«Как хочется иметь мне дом,

Который я бы мог назвать своим!»

Я, умываясь, все о нем мечтал,

Мечтал и после трудового дня,

Прихлебывая свой вечерний чаи,

Покуривая папиросу…

Лиловый дым плыл в воздухе тихонько,

И предо мной

Плыла моя мечта,

Напрасная и грустная мечта!

Я с толком выбрал место для него:

От станции не слишком далеко.

С деревней тихой по соседству.

Уютный домик в европейском стиле.

Без лишних украшений, невысокий,

Но лестница широкая,

Балкон

И светлый кабинет!

Да – не забыть бы! –

Такие стулья, чтоб сидеть удобно.

О, много, много раз за эти годы

Во всех подробностях,

Меняя каждый раз

Расположенье комнат понемногу,

Я все отчетливее рисовал

В своем воображенье этот дом!

Уставившись рассеянно глазами

На ярко-белый абажур над лампой,

Я живо представлять себе люблю,

Как будет в этом доме жить чудесно!

II в тесной комнатушке, где жена

Ребенка плачущего кормит грудью,

Я в угол отворачиваюсь вдруг,

Чтоб спрятать беспричинную улыбку.

Пусть перед домом будет двор широкий,

И пусть трава растет на нем привольно.

С приходом лета

Звонкий летний дождь

Польется на ее густые листья,

А там, в углу двора,

Сосну я посажу.

Под ней поставлю белую скамейку.

Дождь отшумит, и буду я в тени

Покуривать египетский табак

С таким густым, таким приятным дымом!

Я буду разрезать неторопливо

Страницы новых книг,

Которые мне будут присылать

От «Марудзэна» чуть не ежедневно.