Лирика - [16]

А в сердце ни искры отрады,

И нечем прогнать эту мглу!

Березы скрипят за стеною,

Сук ели трещит смоляной...

О друг мой, скажи, что? с тобою?

Я знаю давно, что? со мной!

<<1842 >>

* * *

За кормою струйки вьются,

Мы несемся в челноке,

И далеко раздаются

Звуки «Нормы» по реке.

Млечный Путь глядится в воду –

Светлый праздник светлых лет!

Я веслом прибавил ходу –

И луна бежит вослед.

Струйки вьются, песни льются,

Вторит эхо вдалеке,

И, дробяся, раздаются

Звуки «Нормы» по реке.

<<1844 >>

* * *

Как мошки зарею,

Крылатые звуки толпятся;

С любимой мечтою

Не хочется сердцу расстаться.

Но цвет вдохновенья

Печален средь буднишних терний;

Былое стремленье

Далеко, как отблеск вечерний.

Но память былого

Все крадется в сердце тревожно...

О, если б без слова

Сказаться душой было можно!

11 августа 1844

* * *

Спи – еще зарею

Холодно и рано;

Звезды за горою

Блещут средь тумана;

Петухи недавно

В третий раз пропели.

С колокольни плавно

Звуки пролетели.

Дышат лиц верхушки

Негою отрадной,

А углы подушки –

Влагою прохладной.

<<1847 >>

* * *

Свеж и душист твой роскошный венок,

Всех в нем цветов благовония слышны,

Кудри твои так обильны и пышны,

Свеж и душист твой роскошный венок.

Свеж и душист твой роскошный венок,

Ясного взора губительна сила, –

Нет, я не верю, чтоб ты не любила:

Свеж и душист твой роскошный венок,

Свеж и душист твой роскошный венок,

Счастию сердце легко предается:

Мне близ тебя хорошо и поется.

Свеж и душист твой роскошный венок.

<<1847 >>

* * *

Вчера я шел по зале освещенной,

Где так давно встречались мы с тобой.

Ты здесь опять! Безмолвный и смущенный,

Невольно я поникнул головой.

И в темноте тревожного сознанья

Былые дни я различал едва,

Когда шептал безумные желанья

И говорил безумные слова.

Знакомыми напевами томимый,

Стою. В глазах движенье и цветы –

И кажется, летя под звук любимый,

Ты прошептала кротко: «Что же ты?»

И звуки те ж, и те ж благоуханья,

И чувствую – пылает голова,

И я шепчу безумные желанья

И лепечу безумные слова.

<<1858 >>

ПЕВИЦЕ

Уноси мое сердце в звенящую даль,

Где как месяц за рощей печаль;

В этих звуках на жаркие слезы твои

Кротко светит улыбка любви.

О дитя! как легко средь незримых зыбей

Доверяться мне песне твоей:

Выше, выше плыву серебристым путем,

Будто шаткая тень за крылом.

Вдалеке замирает твой голос, горя,

Словно за морем ночью заря, –

И откуда-то вдруг, я понять не могу,

Грянет звонкий прилив жемчугу.

Уноси ж мое сердце в звенящую даль,

Где кротка, как улыбка, печаль,

И все выше помчусь серебристым путем

Я, как шаткая тень за крылом.

<<1857 >>

БАЛ

Когда трепещут эти звуки

И дразнит ноющий смычок,

Слагая на коленях руки,

Сажусь в забытый уголок.

И, как зари румянец дальный

Иль дней былых немая речь,

Меня пленяет вихорь бальный

И шевелит мерцанье свеч.

О, как, ничем неукротимо,

Уносит к юности былой

Вблизи порхающее мимо

Круженье пары молодой!

Чего хочу? Иль, может статься,

Бывалой жизнию дыша,

В чужой восторг переселяться

Заране учится душа?

<<1857 >>

* * *

Ярким солнцем в лесу пламенеет костер,

И, сжимаясь, трещит можжевельник;

Точно пьяных гигантов столпившийся хор,

Раскрасневшись, шатается ельник.

Я и думать забыл про холодную ночь, –

До костей и до сердца прогрело;

Что смущало, колеблясь, умчалося прочь,

Будто искры в дыму, улетело.

Пусть на зорьке, все ниже спускаясь, дымок

Над золою замрет сиротливо;

Долго-долго, до поздней поры огонек

Будет теплиться скупо, лениво.

И лениво и скупо мерцающий день

Ничего не укажет в тумане;

У холодной золы изогнувшийся пень

Прочернеет один на поляне.

Но нахмурится ночь – разгорится костер,

И, виясь, затрещит можжевельник,

И, как пьяных гигантов столпившийся хор,

Покраснев, зашатается ельник.

<<1859 >>

Л. Н. Толстой, его жена С. А. Толстая и Т. А. Кузминская (справа) на террасе яснополянского дома. Слева дочь Л. Н. Толстого Татьяна.

* * *

Свеча нагорела. Портреты в тени.

Сидишь прилежно и скромно ты.

Старушке зевнулось. По окнам огни

Прошли в те дальние комнаты.

Никак комара не прогонишь ты прочь, –

Поет и к свету все просится.

Взглянуть ты не смеешь на лунную ночь,

Куда душа переносится.

Подкрался, быть может, и смотрит в окно?

Увидит мать – догадается;

Нет, верно, у старого клена давно

Стоит в тени, дожидается.

<<1862 >>

* * *

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней.

Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,

Как и сердца у нас за песнию твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,

Что ты одна – любовь, что нет любви иной,

И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

И много лет прошло, томительных и скучных,

И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,

И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,

Что ты одна – вся жизнь, что ты одна – любовь,

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,

А жизни нет конца, и цели нет иной,

Как только веровать в рыдающие звуки,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

2 августа 1877

* * *

<<...>> Вы спрашиваете, был ли он человеком сердца или рассудка? Конечно, рассудка.

Не наблюдалось ли в нем тяготение к барству и аристократизму?

Даже весьма большое.

Не замечала ли я в нем признаков умственной неуравновешенности, граничащей, может быть, с психическим расстройством?

Я никогда не замечала этого и никогда ничего не слышала об этом.