Лирика 30-х годов - [44]

А в глуши лесов таинственных,

Нелюдимый, как дикарь,

Песню прадедов воинственных

Начинает петь глухарь.

Словно идолище древнее,

Обезумев от греха,

Он рокочет за деревнею

И колышет потроха.

А на кочках под осинами,

Солнца празднуя восход,

С причитаньями старинными

Водят зайцы хоровод.

Лапки к лапкам прижимаючи,

Вроде маленьких ребят,

Про свои обиды заячьи

Монотонно говорят.

И над песнями, над плясками

В эту пору каждый миг,

Населяя землю сказками,

Пламенеет солнца лик.

И, наверно, наклоняется

В наши древние леса

И невольно улыбается

На лесные чудеса.

Засуха

О солнце, раскаленное чрез меру,

Угасни, смилуйся над бедною землей!

Мир призраков колеблет атмосферу,

Дрожит весь воздух ярко-золотой.

Над желтыми лохмотьями растений

Плывут прозрачные фигуры испарений.

Как страшен ты, костлявый мир цветов,

Сожженных венчиков, расколотых листов

Обезображенных, обугленных головок,

Где бродит стадо божиих коровок!

В смертельном обмороке бедная река

Чуть шевелит засохшими устами.

Украсив дно большими бороздами,

Ползут улитки, высунув рога.

Подводные кибиточки, повозки,

Коробочки из перла и известки,

Остановитесь! В этот страшный день

Ничто не движется, пока не пала тень.

Лишь вечером, как только за дубравы

Опустится багровый солнца круг,

Заплакав жалобно, придут в сознанье травы,

Вздохнут дубы, подняв остатки рук.

Но жизнь моя печальней во сто крат,

Когда болеет разум одинокий

И вымыслы, как чудища, сидят,

Поднявши морды над гнилой осокой.

И в обмороке смутная душа,

И, как улитки, движутся сомненья,

И на песках, колеблясь и дрожа,

Встают, как уголь, черные растенья.

И чтобы снова исцелился разум,

И дождь и вихрь пускай ударят разом!

Ловите молнию в большие фонари,

Руками черпайте кристальный свет зари,

И радуга, упавшая на плечи,

Пускай дома украсит человечьи.

Не бойтесь бурь! Пускай ударит в грудь

Природы очистительная сила!

Ей все равно с дороги не свернуть,

Которую сознанье начертило.

Учительница, девственница, мать,

Ты не богиня, да и мы не боги,

Но все-таки как сладко понимать

Твои бессвязные и смутные уроки!

Ночной сад

О сад ночной, таинственный орган,

Лес длинных труб, приют виолончелей!

О, сад ночной, печальный караван

Немых дубов и неподвижных елей!

Он целый день метался и шумел.

Был битвой дуб, и тополь — потрясеньем.

Сто тысяч листьев, как сто тысяч тел,

Переплетались в воздухе осеннем.

Железный Август в длинных сапогах

Стоял вдали с большой тарелкой дичи.

И выстрелы гремели на лугах,

И в воздухе мелькали тельца птичьи.

И сад умолк, и месяц вышел вдруг,

Легли внизу десятки длинных теней,

И толпы лип вздымали кисти рук,

Скрывая птиц под купами растений.

О сад ночной, о бедный сад ночной,

О существа, заснувшие надолго!

О вспыхнувший над самой головой

Мгновенный пламень звездного осколка!

Все, что было в душе

Все, что было в душе, все как будто опять потерялось,

И лежал я в траве, и печалью и скукой томим,

И прекрасное тело цветка надо мной поднималось,

И кузнечик, как маленький сторож, стоял перед ним.

И когда я открыл свою книгу в большом переплете,

Где на первой странице растения виден чертеж.

И черна и мертва, протянулась от книги к природе

То ли правда цветка, то ли в нем заключенная ложь.

И цветок с удивленьем смотрел на свое отраженье

И как будто пытался чужую премудрость понять,

Трепетало в листах непривычное мысли движенье,

То усилие воли, которое не передать.

И кузнечик трубу свою поднял, и природа внезапно

   проснулась.

И запела печальная тварь славословье уму,

И подобье цветка в старой книге моей шевельнулось

Так, что сердце мое шевельнулось навстречу ему.

Вчера, о смерти размышляя

Вчера, о смерти размышляя,

Ожесточилась вдруг душа моя.

Печальный день, природа вековая

Из тьмы лесов смотрела на меня.

И нестерпимая тоска разъединенья

Пронзила сердце мне, и в этот миг

Все, все услышал я — и трав вечерних пенье,

И речь воды, и камня мертвый крик.

И я, живой, скитался над полями,

Входил без страха в лес,

И мысли мертвецов прозрачными столбами

Вокруг меня вставали до небес.

И голос Пушкина был над листвою слышен,

И птицы Хлебникова пели у воды.

И встретил камень я. Был камень неподвижен,

И проступал в нем лик Сковороды.

И все существованья, все народы

Нетленное хранили бытие,

И сам я был не детище природы,

Но мысль ее! Но зыбкий ум ее!

Север

В воротах Азии, среди лесов дремучих,

Где сосны древние стоят, купая в тучах

Свои закованные холодом верхи;

Где волка валит с ног дыханием пурги;

Где холодом охваченная птица

Летит, летит и вдруг, затрепетав,

Повиснет в воздухе, и кровь ее сгустится,

И птица падает, замерзшая, стремглав;

Где в желобах своих гробообразных,

Составленных из каменного льда,

Едва течет в глубинах рек прекрасных

От наших взоров скрытая вода;

Где самый воздух, острый и блестящий,

Дает нам счастье жизни настоящей,

Весь из кристаллов холода сложен;

Где солнца шар короной окружен;

Где люди с ледяными бородами,

Надев на голову конический треух,

Сидят в санях и длинными столбами

Пускают изо рта оледенелый дух;

Где лошади, как мамонты в оглоблях,

Бегут, урча; где дым стоит на кровлях,

Как изваяние, пугающее глаз;

Где снег, сверкая, падает на нас

И каждая снежинка на ладони

То звездочку напомнит, то кружок,

То вдруг цилиндриком блеснет на небосклоне,

То крестиком опустится у ног;