Лирика 30-х годов - [27]

Так бывает на свете — то ли зашумит рожь,

То ли песню за рекой заслышишь, и верится,

Верится, как собаке, а во что — не поймешь,

Грустное и тяжелое бьется сердце.

Помашите мне платочком за горесть мою,

За то, что смеялся, покуль полыни запах…

Не растут цветы в том дальнем, суровом краю,

Только сосны покачиваются на птичьих лапах.

На далеком, милом Севере меня ждут,

Обходят дозором высокие ограды,

Зажигают огни, избы метут,

Собираются гостя дорогого встретить как надо.

А как его надо — надо весело:

Без песен, без смеха, чтоб ти-хо было,

Чтоб только полено в печи потрескивало,

А потом бы его полымем надвое разбило.

Чтобы затейные начались беседы…

Батюшки! Ночи-то в России до чего же темны,

Попрощайтесь, попрощайтесь, дорогие, со мной, — я еду

Собирать тяжелые слезы страны.

А меня обступят там, качая головами,

Подперши в бока, на бородах снег.

«Ты зачем, бедовый, бедуешь с нами,

Нет ли нам помилования, человек?»

Я же им отвечу всей душой:

«Хорошо в стране нашей, — нет ни грязи, ни сырости,

До того, ребятушки, хорошо!

Дети-то какими крепкими выросли.

Ой, и долог путь к человеку, люди,

Но страна вся в зелени — по колено травы.

Будет вам помилование, люди, будет,

Про меня ж, бедового, спойте вы…»

«Снегири взлетают красногруды…»

Снегири взлетают красногруды…

Скоро ль, скоро ль на беду мою

Я увижу волчьи изумруды

В нелюдимом северном краю.

Будем мы печальны, одиноки,

И пахучи, словно дикий мед,

Незаметно все приблизит сроки,

Седина нам кудри обовьет.

Я скажу тогда тебе, подруга:

«Дни летят, как по ветру листьё,

Хорошо, что мы нашли друг друга,

В прежней жизни потерявши всё…»

Александр Твардовский

Смоленщина

Жизнью ни голодною, ни сытой,

Как другие многие края,

Чем еще была ты знаменита,

Старая Смоленщина моя?

Бросовыми землями пустыми,

Непроезжей каторгой дорог,

Хуторской столыпинской пустыней,

Межами и вдоль и поперек.

Помню, в детстве, некий дядя Тихон,

Хмурый, враспояску, босиком, —

Говорил с безжалостностью тихой:

— Запустить бы все… под лес… кругом…

Да, земля была, как говорят,

Что посеешь, — не вернешь назад…

И лежали мхи непроходимые,

Золотые залежи тая,

Черт тебя возьми, моя родимая,

Старая Смоленщина моя!..

Край мой деревянный, шитый лыком,

Ты дивишься на свои дела.

Слава революции великой

Стороной тебя не обошла.

Деревушки бывшие и села,

Хуторские бывшие края

Славны жизнью сытой и веселой, —

Новая Смоленщина моя.

Хлеб прекрасный на земле родится,

На поля твои издалека —

С юга к северу идет пшеница,

Приучает к булке мужика.

Расстоянья сделались короче,

Стали ближе дальние места.

Грузовик из Рибшева грохочет

По настилу нового моста.

Еду незабытыми местами,

Новые поселки вижу я.

Знаешь ли сама, какой ты стала,

Родина смоленская моя?

Глубоко вдыхаю запах дыма я,

Сколько лет прошло? Немного лет…

Здравствуй, сторона моя родимая!

Дядя Тихон, жив ты или нет?!

«Кто ж тебя знал, друг ты ласковый мой…»

Кто ж тебя знал, друг ты ласковый мой,

Что не своей заживешь ты судьбой?

Сумку да кнут по наследству носил, —

Только всего, что родился красив.

Двор без ворот да изба без окон, —

Только всего, что удался умен.

Рваный пиджак, кочедыг да копыл, —

Только всего, что ты дорог мне был.

Кто ж тебя знал, невеселый ты мой,

Что не своей заживешь ты судьбой?

Не было писано мне на роду

Замуж пойти из нужды да в нужду.

Голос мой девичий в доме утих.

Вывел меня на крылечко жених.

Пыль завилась, зазвенел бубенец,

Бабы запели — и жизни конец…

Сказано было — иди да живи, —

Только всего, что жила без любви.

Жизнь прожила у чужого стола, —

Только всего, что забыть не могла.

Поздно о том говорить, горевать.

Батьке бы с маткой заранее знать.

Знать бы, что жизнь повернется не так,

Знать бы, чем станет пастух да батрак.

Вот посидим, помолчим над рекой,

Будто мы — парень да девка с тобой.

Камушки моет вода под мостом,

Вслух говорит соловей за кустом.

Белые звезды мигают в реке.

Вальсы играет гармонь вдалеке…

Катерина

Тихо, тихо пошла грузовая машина,

И в цветах колыхнулся твой гроб, Катерина.

Он проплыл, потревоженный легкою дрожью,

Над дорогой, что к мосту ведет из села,

Над зеленой землей, над светлеющей рожью,

Над рекой, где ты явор девчонкой рвала.

Над полями, где девушкой песни ты пела,

Где ты ноги свои обмывала росой,

Где замужнюю бил тебя муж, от нужды

   одурелый,

Где ты плакала в голос, оставшись вдовой…

Здесь ты борозды все босиком исходила,

Здесь бригаду впервые свою повела,

Здесь легла твоя женская бодрость и сила —

Не за зря — за большие, родная, дела.

Нет, никем не рассказано это доныне,

Как стояла твоя на запоре изба,

Как ты, мать, забывала о маленьком сыне,

Как ты первой была на полях и в овине,

Как ты ночью глухой сторожила хлеба…

Находила ты слово про всякую душу —

И упреком, и лаской могла ты зажечь.

Только плохо свою берегли мы Катюшу —

Спохватились, как поздно уж было беречь…

И когда мы к могиле тебя подносили

И под чьей-то ногою земля, зашумев, сорвалась,

Вдруг две бабы в толпе по-старинному заголосили:

— А куда ж ты, Катя, уходишь от нас…

Полно, бабы. Не надо.

Не пугайте детей.

По-хорошему, крепко

Попрощаемся с ней.

Мы ее не забудем. И вырастим сына.

И в работе своей не опустим мы рук.

Отдыхай, Катерина.

Прощай, Катерина,

Дорогой наш товарищ и друг.

Пусть шумят эти липы

Молодой листвой,