Лирические произведения - [16]

Шрифт
Интервал

Чей стетоскоп
                        с тоской
                                    не лег
на клочья легких
                           у плеча?!
Едва стучит
                 в руке врача
твой
            нитевидный пульс!
            Твой бред.
Твой лоб
             нагрет
         ладонью проб.
— Как голова?
                   — Немного льда?
А как погода?
                     — Холода… —
Я лгал:
            три дня,
                            как таял март,
лишь утром
                   лужи леденя.
Под сорок
               жар
                       взбежал
                                    с утра.
То капли каплил
                              невпопад
           гомеопат.
Принес тебе
                     тибетский лекарь
           пряных трав.
Рука профессора
                             прижгла
           миндалины.
                               Пришла
старуха знахарка.
          Настой
на травке
               принесла простой…
Ты говорила мне:
                              — Лечи
чем хочешь —
                         каплями,
                                       травой…—
И пахли
            грозами лучи
      от лампы дуговой.
А ты
       уже ловила воздух ртом.
И я
        себя
                   ловил  на том,
что тоже
              воздух ртом
                                ловлю
и словно за тебя
                            дышу.
Как я тебя люблю!
                                  Спешу —
то причесать тебя,
                              то прядь
        поправить,
то постель
                      прибрать,
          гостей ввести,
то стих прочесть…
         Не может быть,
что ты
          не сможешь жить!
            Лежи!
Ни слова лжи:
                    мы будем жить!
Я отстою
               тебя,
                         свою…
И вытирал
                 платочком рот,
и лгал —
         мне врач сказал:
                                     умрет.
А что я мог?
                   Пойти в ЦК?
         Я был в ЦК.
Звонить в Париж?
                            Звонил.
            Еще горловика
позвать?
              Я звал.
                        (А ты горишь!)
Везти в Давос?
                         О, я б довез
не то что на Давос —
                                  до звезд,
где лечат!
                Где найти лекарств?
И соли золота,
                          и кварц,
и пламя
             финзеновских дуг —
все!
               Все перебывало тут!
А я надеялся:
                        а вдруг?
А вдруг изобретут?
                                 Вокруг
сочувствовали мне.
           Звонки
товарищей,
                 подруг:
                           — Ну как?.. —
Как
       руки милые
                            тонки!
Как
          мало их
                       в моих руках!
Потом остался
                        морфий.
           Я
сам набирал
                    из ампул яд.
Сам впрыскивал.
                         А ты несла
такую чушь
              про «жить со мной,
про юг
          и пляж со мной,
                                    про юж…
          и ляг со мной,
                                родной…»
И бредила:
                «Плечом
                                  к лучу,
на башню Люсину
                               лечу,
к плечу жирафик
                             и верблюд.
Родной,
           я так тебя люблю,
так обожаю,
                    все терпя
лишь для тебя!..»
А морфий
             тащит
                     в мертвый сон,
и стон,
        и жар
                   над головой,
и хрип
        чахотки горловой.
Ты так дышала,
                        будто был
домашний воздух
                          страшно затхл,
и каждый вдох
                      тебя губил…
Покорность странная
                                  в глазах.
Вдруг улыбалась,
                           пела вдруг,
звала подруг,
                     просила — мать,
потом
               на весь остаток дня
все перестала
                          понимать.
Под ночь
             увидела меня
и издали уже,
                     из нет
последним
              шепотом любви:
— А ты смотри
                          живи,
еще Володька есть… —
                                      И в бред,
в дыханье,
                        в хрип,
          в — дышать всю ночь.
Помочь
            никто уже не мог.
Врач говорит,
                     что он не бог.
Я бросился
                 на свой матрас,
и плечи плач
                   потряс.
          Устал
и утонул
               во сне.
                          Я спал
среди каких-то скал
                                 с тобой,
еще живая ты!
                            Губой
ресницы трогаю,
                              пою:
           ты мне нужна,
           ты мне мила!..
Стук.
           Просыпаюсь.
                            В дверь мою
мать постучалась:
                           — Умерла…
Прошло
             лишь тридцать дней пустых,
как пульс утих,
                     как лоб остыл,
как твой
             последний след
                                       простыл, —
            от того дня,
как не к тебе
         пришли,
                        а к ней
          друзья, родня,
лишь тридцать дней,
как вместо
                 «ты»
                       ты стала «та»,

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Гражданская лирика и поэмы

В третий том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли его гражданские лирические стихи и поэмы, написанные в 1923–1970 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.


Фантастические поэмы и сказки

Во второй том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли фантастические поэмы и сказки, написанные в 1927–1964 годах.Том составляют такие известные произведения этого жанра, как «Моя именинная», «Золушка», «Поэма о Роботе», «Небо над Родиной», «Сказание про царя Макса-Емельяна…» и другие.


Поэтические поиски и произведения последних лет

В четвертый том Собрания сочинений Семена Кирсанова (1906–1972) вошли его ранние стихи, а также произведения, написанные в последние годы жизни поэта.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.