ЛиПа - [6]
Я родному полю помогу:
на меня надеется Россия.
(Семён Милосердое. Свежий день)
Вижу: мой колхоз совсем зачах,
словно чей-то нелюбимый отпрыск
Есть нужда в руках, ногах, плечах...
Так гори огнём законный отпуск!
Без людей живу и без воды,
но занятье с детства мне знакомо.
Мне доверен самый центр страды —
берегу коней от насекомых.
Хоть болят укусы всё сильней, выстою,
коль люди попросили.
Если где-то надо бить слепней,
на меня рассчитывай, Россия!!
Ещё мы посмотрим,
кто будет топить корабли!
Ещё мы посмотрим,
кто счастья останется без.
(Надежда Мирошниченко. Всё кончается добром)
Я вижу: в довольной усмешке
скривился твой рот.
Я знаю, чему ты сегодня
безудержно рад:
Признанья обманом
меня ведь добился ты от,
Жестоко потом надругавшися
чувствами над.
Любовь и забаву
ты бросил шутя на весы.
Не верю я клятвам твоим
и к другому уйду.
Ещё мы посмотрим,
кто носом останется с,
Меня ожидая
корыта разбитого у!
Есть в городе моём среди диковин
одна, которой я обеспокоен:
в Одессе конных памятников нет.
Создай же нам, святое ремесло,
хотя б коня. Пусть одного сначала.
А всадников в истории немало,
и мы б нашли, кого сажать в седло.
(Юрий Михайлик. Однажды в сентябре)
Неужто нету скульпторов хороших,
чтобы слепили для Одессы лошадь?...
Ну, хоть проси данайцев наконец!
Писали земляки: в Колоколамске
над площадью поднялся, словно в сказке,
профессор Тимирязев на коне.
В Мадриде едут Санчо с Дон-Кихотом,
и лошади, изваянные Клодтом,
уздечки рвут над северной рекой,
и гривы их распущенные вьются...
Нам нужен конь! А всадники найдутся.
Я сам бы посидел денёк-другой.
У моей у знакомой женщины
Раскрасавица сука есть.
Как-то встретились мы за чаркой,
А теперь, ей-богу, не лгу:
Помню морду её овчарки,
Вспомнить мужа лицо не могу.
(Владимир Мызиков. Пашня)
После драки чего ж расстраиваться!
Расскажу, коли взялся за гуж:
У знакомой моей, красавицы,
Дома сука живёт и муж.
Как-то встретились с мы с хозяйкою.
Сука с мужем ушли во двор.
Наливаю за чаркой чарку я,
Чтоб поддерживать разговор.
Понимаете, рядом — женщина!
Может, спьяну и приласкал...
А в прихожей шаги зловещие
И собачий слепой оскал.
Сцена, в общем-то, не для зрителей...
Муж нарушил нам весь уют
И напомнил мне выразительно,
Как собачьих мужчин зовут.
Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант,
В Безбожном переулке хиреет мой талант.
Вокруг чужие лица, безвестные места.
Хоть сауна напротив, да фауна не та.
(Булат Окуджава. Стихотворения)
С любимого Арбата, от сонма юных жён,
В троллейбусе последнем я ночью увезён.
Ты опиум, Арбат мой, религия моя!
В Безбожном переулке стал атеистом я.
Без веры и надежды повыдохлось житьё,
Как в чашке запотелой известное питьё.
Друзей моих замкнуло Садовое кольцо.
А фауна в округе не признаёт в лицо.
Ни ноты и ни строчки не вывела рука.
Шумят в округе песни не нашего полка.
Не высечь вдохновенья без Божией искры.
Что ж будет, если часом уеду из Москвы?!
А кто в кони пошёл. А кто в люди.
А кто в звери пошёл. А кто в птицы...
Вот лежит у дороги камень.
Стынет луч на шершавой коже.
Камень этот погладь руками —
Ты мог камнем родиться тоже.
(Сергей Островой. Годы...)
Разных судеб на свете — тыщи.
Нам друг в друге не повториться.
Не садись на пенёк, дружище —
Ты ведь тоже мог пнём родиться.
На сосне притаился дятел —
Ждёт, чтоб жук на поверхность вылез.
Ты не смейся над ним, приятель —
Просто жизнь у него не сложилась.
У фортуны капризы странны:
Этот — филин, а та — сорока.
Не зови никого бараном:
Он ведь жертва слепого рока.
Кто-то гений на свете этом,
Кто-то просто обычный житель.
Ну, а я родился поэтом.
За последствия извините.
Озябший, руки грею у огня
В простой избе Есенина Сергея.
(Роберт Паль. До высоты звезды)
К Сергею в гости я зимой рискну.
Мороз под сорок. Ветер щёки лижет.
Дверь нараспашку... Я шагнул в избу,
Печь запалил и сел к огню поближе.
Метель сердито фыркает в трубе.
Я складываю в строки эти звуки,
А сердце шепчет: «Роберт, не робей!
Не ты один на этом греешь руки!»
Я — русский по дому, по отчеству,
Не сам себя навеличал,
Поэтому мне и не хочется
Родное сводить к мелочам.
...Конечно, на гусельках тренькали,
Ложкарили, лапти плели...
Но мы — с Емельянами, Стеньками
Дворянские логова жгли!
(Александр Плитченко. Оклик)
Конечно, мы что-то там строили:
Соборы, кремли, корабли...
Но душу мещанству не продали —
Что строили, то и пожгли.
Мы деятели, а не зрители.
Негоже идти нам под сень
Христа, извиняюсь, Спасителя —
Построим-ка лучше бассейн.
И Богу воздали мы богово,
И кесарь отправлен в расход,
И Блока дворянское логово
Надёжно быльём зарастёт.
Не скроем, встречались радетели
Родное сводить к мелочам,
Но вовремя мы их заметили —
И каждый навек замолчал.
Хоть нету ни дома, ни отчества,
Зато как распахнута высь!
Россиюшка выжжена дочиста.
Пора обустраивать жисть!
Был кирпич , раскалённый и рыжий,
поважней, чем Тацита труды.
А лафетчица — краше Мнишек.
Сменный мастер — мудрей Калиты.
(Николай Полотнянко. Просёлок)
Кое-что для развития дали
Карамзин и старик Геродот,
только это сравнится едва ли
с тем, что дал мне кирпичный завод.
У начцеха от чтения книжек
никогда не ломило чело.
