Линия жизни - [16]

Последний год в школе. 1959 год

Седьмой класс считался в то время выпускным, поэтому ещё до начала занятий я поставил перед собой цель: после его окончания уйти в ремесленное училище, тем более, что трое моих друзей с Платины уже поступили в Баранчинское РУ №13 на специальность «токарь-универсал».

Юра Лебёдкин, Витя Тимофеев и Святослав Пырко были старше меня, но к тому времени мы очень близко сдружились, иногда даже выпивали на равных, что, несомненно, было мне очень приятно и лестно. Так как они вовсю курили, я тоже начал покуривать, изображая из себя взрослого и, как теперь говорят, «крутого» парня.

В последнюю неделю декабря учеников седьмых – десятых классов, проживавших в интернате, направили на трудовую вахту в Заготзерно, чтоб мы смогли заработать денег на празднование Нового Года, уменьшив тем самым финансовую нагрузку на родителей. Обязанность наша заключалась в том, чтобы лопатами забрасывать лежащее в буртах зерно на транспортёр, пропускать через сушилку и при помощи всё тех же транспортёров размещать на складе. Работа несложная, но тяжёлая. Пластались мы после школы и выполнения домашнего задания часов до одиннадцати, а затем, уставшие, бежали в интернат. Животы под завязку были набиты горячим и необыкновенно вкусным – после сушки – зерном. Наедались до отвала. Ночами в спальне стоял грохот канонады – от наших задниц – и сопровождающий его громкий хохот.

Учёба в седьмом классе проходила по тому же сценарию, что и в шестом: сперва я вёл себя более-менее сносно, но когда наступила весна, стало пригревать солнце, и сошёл почти весь снег, мы снова начали сдувать с уроков. И если в прошлом году прогульщиков было немного, то теперь из интерната в школу уходили все, а до школы доходили максимум две трети. Расстояние до школы было метров пятьсот-семьсот, но преодолеть его могли либо самые стойкие, либо самые робкие. Остальные сворачивали в соснячок около железнодорожного депо, где вместо уроков играли в войнушку или чехарду, а вечером отправлялись на очередные «разборы полётов» с последующим вызовом родителей в школу.

Наконец закончился и этот учебный год, я получил свидетельство о неполном среднем образовании, довольно приличное, без троек (за исключением оценки по поведению), а вместе с ним и напутствие: больше в интернат я не попаду ни под каким предлогом. В школу – пожалуйста, так как учился я хорошо, мог бы ещё лучше, резерв имелся, а вот в интернат – ни-за-что!!! Заявлено было более чем категорично.

А я в этом и не нуждался, потому что твёрдо решил поступать в училище. Так как второго августа мне должно было исполниться четырнадцать лет, я полагал, что никаких проблем с зачислением не возникнет, тем более, и друзья дали мне гарантию.

* * *

Наступило лето, начались каникулы. Пасти коров в этом году я не стал – нужно было помочь отцу на сенокосе. Кроме коровы в его хозяйстве появились телёнок и несколько овец, справиться с заготовкой сена отцу с мачехой было теперь затруднительно, и отец позвал на помощь меня. Большинство выделенных ему под покос участков было достаточно далеко, на разъезде 67-й километр.

Вставать приходилось очень рано, чтобы успеть на поезд Свердловск-Серов. На поезде мы проезжали перегон километров в семь, затем шли до покоса ещё версты три. Проработав полный световой день, обратно возвращались уже пешком. Так продолжалось с середины июля в аккурат до второго августа, дня Ильи Пророка.

На Урале существует поверье, что сено нужно успеть заготовить до Ильина дня, иначе это будет не сенокос, а сеногной. «Илья Пророк в воду поссал», а значит, заканчивается купальный сезон и начинается период дождей.

Сена нам нужно было накосить на всю зиму для собственной скотины, да ещё тонны три на продажу – такой у отца был план. Это, действительно, был хороший товар, особенно зимой, ведь животины держали много, а вот заготовить необходимое количество сена могли не все. Поэтому пластались мы целыми днями по двенадцать-тринадцать часов с часовым перерывом на обед и отдых. Объём работ для «бригады» из трёх человек был огромным: траву нужно было скосить, сгрести, сметать в копны и, после того, как в копнах сено выстоится не менее трёх суток, стаскать его к месту стогования. И всё это вручную.

А потом ещё десять километров пешком до дома, наскоро помыться – и на танцы, которые по выходным были в клубе. В общем, к окончанию сенокоса я уже еле ноги таскал.

На покосе между мной и отцом произошёл разговор, наложивший отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь. Раз во время перерыва отец достаёт пачку папирос и даёт мне одну со словами:

– Давай закурим.

Я, конечно, пошёл в отказ:

– Что ты, папа, я не курю! – на что он мне ответил:

– Не ври, все знают, что ты со своими друзьями куришь, поэтому давай, закуривай! Если ты, Владик – дурак, то будешь курить, если нет, то бросишь. С меня этот пример брать не надо.

Разговор оказался очень своевременным: тогда я ещё не втянулся в эту дурную привычку, курево мне было противно. Для привыкания требуется довольно продолжительное время. Курить, ведь, начинаешь не потому, что это приятно и сразу понравилось, а потому, что не хочешь отстать от своих друзей, тем более, тех, что старше тебя по возрасту. Это и есть первый признак детскости и незрелости ума.