Линия Маннергейма - [33]

– А мне такие мужчины не нравятся. Которые реагируют только на внешний блеск. И не мне одной, думаю.

– Это ты с жиру бесишься. Знаешь, сколько женщин готовы хоть какого-нибудь завалящего мужичка подцепить? А они все одинаковые. Мужики, в смысле.

– Не все.

– Думаешь, Федор полюбил тебя за прекрасную душу? Фигушки! На внешность твою он клюнул. Скажешь, нет?

– Нет!

– А вот и да! Просто он ошибся.

– Как это?

– А так, что твой внешний вид не соответствует тому, что внутри.

– Это как?

– Примерь мой парик.

– Зачем?

– Для наглядности.

Вика водрузила белокурое произведение парикмахерского искусства Лере на голову и стала сосредоточенно прилаживать его половчее. Провозившись несколько минут, она отправила Леру к зеркалу посмотреть, что получилось. Лера взглянула на себя и не поняла, кого она видит. Эта блондинка с растерянным взглядом и слишком загорелым лицом была ей незнакома. «Неужели это я, – спрашивала себя она, вглядываясь в отражение, – неужели я – такая?» Черты лица проступили ярче под ослепительно белой челкой, но они казались не такими четкими, как обычно, а как-то смягчились. Девушка в зеркале казалась такой неприкаянной и глупой, что Лера, не выдержав, сдернула парик.

– Ну что, – заговорила вертевшаяся рядом Вика, – поняла?

– Ты хочешь сказать, что я – безвольное существо, глупая блондиночка, что ли?

– Не смей при мне обижать блондинок! И почему принято считать, что все блондинки – непроходимые мечтательные дуры, а брюнетки – темпераментные, задорные и умные? Посмотри на нас, к примеру.

– Какая же ты блондинка! – возразила Лера. – Ты настоящая белокурая бестия. Мы тут книгу о Германии делали, там про таких, как ты, много написано. Так что не все светловолосые оказываются блондинками.

– Ага, и не все темноволосые – брюнетками. Точно. Вот ты, например…

– Да что я?

– Где твоя энергия, напор, темперамент, в конце концов! Должно же хоть что-то быть!

– А почему именно такой набор качеств? По внешности вообще нельзя судить о человеке. Это неправильно.

– Да что ты говоришь? Вот скажи, почему ты не можешь просто радоваться жизни и получать от нее удовольствие? Ведь тело затем и дано, чтобы все можно было понюхать, потрогать, попробовать.

– Ты забыла еще про зрение и слух.

– Не придирайся, ты же понимаешь, что я хочу сказать. Тебе подарили жизнь – радуйся и пользуйся. А ты все ждешь чего-то. Сама хоть понимаешь, что пытаешься найти?

– Определения точно дать не смогу, – подумав, серьезно сказала Лера. – Пока это где-то на уровне чувств. Не этих пяти, о которых ты говорила, а каких-то других, глубинных, что ли. Хочется понять, зачем мы рождаемся, для чего живем. По большому счету. Зачем мы… нужны, если хочешь. Ведь зачем-то нужны. Не можем же мы быть просто белковой формой жизни. Тогда все как-то бессмысленно. А в природе не бывает бессмысленных вещей.

– Так ты Бога ищешь, – поняла Вика по-своему. – Сходила бы в церковь, и дело с концом. Там бы тебе быстренько объяснили и про мироздание, и про смысл жизни.

– Бог и церковь – не одно и то же. Мне нужно что-то другое, понимаешь? Вот у тебя бывает такое чувство, что ты когда-то знала что-то очень важное, а потом раз – и забыла? Напрочь.

– Бывает. Вот у меня завтра встреча важная с клиентами, а я о ней напрочь забыла.

– Не хочешь – давай не будем говорить. Ты сама спросила, а я просто пытаюсь ответить. Как могу. Извини, я не философ, мне сложно оперировать отвлеченными категориями. Как чувствую, так и говорю.

– Я пошутила. Но все равно не понимаю. О чем можно было забыть?

– Ну как бы тебе сказать… словно ты знала когда-то тайну какую-то, сокровенную, а потом забыла. Но ощущение… нет, не ощущение, а что-то вроде воспоминания об этой самой тайне все время тебя мучает. И кажется, что ты живешь для того, чтобы вспомнить о том, что забыла. И понять, почему об этом не помнишь. Неужели у тебя никогда не бывает такого?

– Невозможно жить этим постоянно, – пожала плечами Вика. – Ну, задумаешься иногда… А жизнь – она такая интересная. В ней много еще чего есть.

– Я не говорю, что только этим и занимаюсь. Вот переехала в дедовский дом – там так хорошо, тишина кругом, красота. Как-то располагает к мыслям о чем-то не сиюминутном. Я осенью приехала, настроение – хуже некуда, еще с Федором поцапались, в общем, тоска смертная. Ходила, по окрестностям гуляла. Вышла на озеро. Помнишь озеро, мы там купались еще?

– Я за корягу какую-то как зацепилась, так кровищи из меня вытекло немерено. До сих пор шрам остался. А так ничего, мирное себе озеро. И что же ты там увидела?

– Отвлекись на минуточку от шрама своего и представь: октябрь, отчаянно зеленая трава, из последних сил держится, но уже тронута желтизной… Ты никогда не замечала, что этот цвет, такой лимонно-зеленый, он бывает у травы как раз осенью? Грустный очень цвет. И необыкновенно красивый. Особенно под осенним солнцем.

– Ты никак в поэты собираешься? – ехидно заулыбалась Вика.

– Поэзия – это другое совсем, – махнула рукой Лера. – Так вот. Озеро и сосны вокруг. И солнце в них заблудилось, в деревьях этих. И вода как зеркало, в ней сосны отражаются, и облака, и солнце. Смотришь – словно мир какой-то другой.