Линия фронта прочерчивает небо - [21]

VIII

Июль стоял жаркий. Летчики четвертой эскадрильи участвовали в боях и, кроме того, умудрились закончить программу тренировочных полетов. В одни сутки они умещали три-четыре дня. Все эскадрильи полка и соседи побывали в воздушных боях, без которых не проходило и дня. О них очень мало говорилось в газетах или по радио: несколько скупых фраз, не больше. Лишь вражеская пресса поднимала шумиху после каждого столкновения с «северовьетнамскими МиГами». Но пилоты знали о действиях других летных частей, знали подробности каждого боя — побеждали мы в нем или несли потери, — опыт любой, даже одиночной воздушной схватки становился достоянием всех.

В районе авиабазы противник не довольствовался уже разрозненными бомбежками ближних деревень; он стремился прорваться вплотную к аэродрому. Судя по всему, он перебросил сюда отборную авиационную часть. Ребята из «четверки», следившие за действиями неприятеля, сразу отметили высокое мастерство вражеских летчиков. Американцы стали искусно пользоваться складками рельефа и руслами рек, чтобы незаметно выйти на цели и нанести внезапный бомбовой удар. Обычно они действовали двумя группами: одна бомбила объект, а другая прикрывала ее с воздуха. Янки прибегали к тактическим хитростям: то и дело меняли время налетов, неожиданно сворачивали с курса и атаковали пункты, как будто лежащие в стороне.

Однажды около полудня группа самолетов появилась неподалеку от аэродрома и вызвала на себя огонь противовоздушной обороны. В это время зашедший издалека разведчик промчался на бреющем полете над самой бетонной полосой. Летчики как раз отдыхали дома. Шау выбежал во двор. Щурясь от солнца, он проводил янки взглядом и улыбнулся:

— Орлы сами нарываются на нас!

Тоан тоже выскочил на крыльцо.

— Хорошо бы сбить парочку прямо над аэродромом, а, Шау!

Конечно, эту мысль лелеял не он один.

Лыонг, как и все, не имел ни одной свободной минуты; перегрузка и напряженность стали уже «бытом».

На рассвете они, по обыкновению, сидели в «зале ожидания». Треща и чихая, подъехал мотоцикл Фука, сзади сидел Кхай.

— А, Кхай! — закричали летчики, следуя установившейся уже традиции. — Опять нас обошел!

Но мотоцикл вдруг остановился, политрук спрыгнул на землю и вытащил из кармана конверт.

— Эй, Шау, тебе письмо! — крикнул он.

Шау моментально очутился рядом и протянул руку. Мотоцикл зарычал, обдал его гарью и уехал. Он подошел к фонарю. Конверт был маленький — в половину ладони — измятый и пожелтевший, синие чернила на нем выцвели и потускнели. Где только не побывало это письмо прежде, чем дошло до адресата!.. Подъехал «автобус», Шау сунул конверт в карман и вместе со всеми забрался в кузов.

Лыонг потеснился, чтобы он мог сесть поудобней, достал свой фонарик и протянул другу. Тот молча надорвал конверт и склонился над письмом. Он так и сидел, ссутулясь, одной рукой прижимая к колену листок бумаги, а в другой держа фонарик. Машину трясло, и светлый зайчик прыгал по строчкам. Закончив страницу, Шау перевернул листок и стал читать дальше. Наконец фонарик погас. Он поднял голову и сидел молча, глядя на первые проблески зари. Потом снова нагнулся, включил фонарик и перечитал какой-то отрывок письма. Фонарик опять погас. Шау вернул его Лыонгу, засунул письмо в конверт и спрятал в нагрудный карман.

— Ну, что?

— Письмо от жены. Куча новостей.

Лыонгу почудилось, будто на лице Шау, полускрытом тенью от каски, затеплилась улыбка.

Семейные дела Шау, как и других его земляков, были далеко не просты. Правда, он мало рассказывал о себе. Лыонг знал понаслышке, что у Шау мать-старуха и жена на Юге… Они с женой были из одной деревни и сыграли свадьбу за несколько дней до ухода его на Север[38]. Он не хотел в такое время связывать ее, но она требовала, чтобы они поженились. Она была с ним вместе до последней минуты, покуда он не сел в лодку, уходившую к польскому пароходу. Здесь, на Севере, и потом, во время учебы за границей, — лет девять или десять — он не имел никаких вестей из дому. От деревни их до Сайгона не будет и тридцати километров; не так уж трудно представить, сколько крови пролилось там за эти годы — при Нго Динь Диеме и прочих сменивших его прислужниках янки. И только в прошлом году, когда Шау был уже в полку, он получил первое письмо — прямо на взлетной полосе между двумя боями. Из письма он узнал, что мать и жена живы, что у него родился сын; но в семье у них пять человек убито, а сестра его, после пыток, стала калекой…

Машина въехала на аэродром. Летчики с шумом выпрыгнули на землю. Шау шел в стороне от всех. Вдруг он положил руку на плечо Лыонга:

— Представляешь, жена получила письмо, которое я послал в апреле прошлого года. Можно считать, переписка налажена.

— Все в порядке?

— Да. Он разбросал по всей округе ядохимикаты, леса стоят без листьев. И днем и ночью бьет по деревням из орудий: еще не слыхать выстрелов, а уже рвутся снаряды… Но все равно, даже кофейня деревенская не закрылась; правда, она тоже теперь под землей. Народ у нас навострился рыть подземные ходы. Пройдут по ним и нагрянут на карателей. Они дрались с американской и австралийской пехотой, не говоря уже о сайгонских «героях».