Лингвистические детективы - [30]

Однако в момент своего рождения слово корень не было корневым. Об этом свидетельствуют родственные ему слова в русских диалектах и родственных языках. В говорах еще сейчас встречается существительное корь «корень», в польском языке до сих пор употребляется родственное нашему корень слово kierz «куст». Есть у него «родственники» (без конечного – ень) и в балтийских языках, ср. хотя бы лит. keras «корень, куст, засохший пень». Эти языковые данные говорят, что в слове корень основа вначале была производной и состояла из корня кор– и суффикса– ень.

Заметим, что е в этом суффиксе было исконным, а не возникло из старого редуцированного гласного переднего ряда ь. На первый взгляд наше замечание может показаться неверным. Ведь при изменении слова корень звук е в нем ведет сейчас себя как беглый: корень – корня – корню и т. д., а это самый яркий показатель происхождения е из ь. На поверку же выходит, что беглость гласного е в нашем существительном является вторичной и не только не объясняет современное е в слове корень, но сама требует объяснения.

Обратившись к древнерусскому языку, мы видим, что род. п. от слова корень звучал тогда как корене, а затем – кореня, но не корня. Это нашло отражение и в пословице От доброго кореня добрая и отрасль, т. е. «от хорошего корня хорошие и побеги». Существительное корень получило форму род. п. корня значительно позднее, под влиянием слов с «законным» беглым е (из ь) типа клубень – клубня (< клубьня), студень – студня (< студьня) и т. д.

Кстати, такого же аналогического происхождения в форме корня < кореня и окончание – я: им «заразили» слово корень те же существительные на– ень, которые упоминались выше. Исконно же слово корень имело окончание – е (ср. старые формы род. п. имене, камене, пламене и т. д.).

Как видим, если смотреть в корень, о слове можно узнать немало интересного и полезного.

Как была названа рука

Как известно, предметы и явления называются по какому-либо характерному для них признаку. Поэтому в момент своего рождения наименования не случайны, а мотивированны.

Есть слова, в которых эта мотивированность жива до сих пор (ср. ухват «то, чем ухватывают»; ручонка «маленькая рука»; ёжиться, «сжиматься, как ёж»; шиповник «кустарник с шипами» и т. д.). Но немало в языке и слов, уже не говорящих прямо, почему данный предмет или явление названы так, а не иначе. К таким названиям относится и слово рука. «Говорящим» это слово становится лишь тогда, когда мы сравниваем его с родственным существительным в литовском языке. Наше рука, которое восходит к общеславянскому *ronka, точно соответствует литовскому названию этой же части тела – ranká. Что же касается последнего, то его происхождение совершенно ясно: оно образовано от глагола renkú «собираю, беру, хватаю».

Значит, рука – это буквально «то, с помощью чего берут, хватают». Тот же признак был положен в основу греч. agystos «рука, горсть» (из *agyrstos, от глагола ageirō «собираю») и нем. Griff «ручка» (от глагола greifen «хватать»). Заметим, что однопризнаковые слова, свойственные и одному языку, и разным, не редкость. И их существование объясняется возможностью одинакового языкового видения объективного мира.

В глаза иногда бросаются одни и те же (очевидно, особенно яркие и устойчивые) признаки.

Рожок назван по материалу, из которого этот музыкальный инструмент делали (из рога); тот же признак дал в немецком языке название для горна (нем. Horn «горн» восходит к нем. Horn «рог»). Грудь названа так за возвышение (ср. того же корня, но с перегласовкой грядка); такой же признак был взят и латышами (ср. в латышском языке kruts «грудь» и krúte «холмик»).

То же явление наблюдается и среди собственных имен. Достаточно обратиться хотя бы к названиям рек (см. заметку «О Волге и влаге»).

Два слова о слове один

Слово один (если это действительно одно слово, а не несколько омонимов) многозначно. Оно выступает не только как количественное числительное, но и в роли других частей речи.

Одно из своеобразных употреблений слова один составляет использование его в качестве ограничительной частицы, синонимической словам только и лишь (ср: Только Петров не сделал уроков и Один Петров не сделал уроков; Любовь и жажда наслаждений Одни преследуют мой ум (Пушкин). Поэтому выражения только один, лишь один являются такими же тавтологичными, как целиком и полностью, судить да рядить, вокруг да около (ср.: круг и др. – рус. коло «круг, колесо») и т. д.

Возникает вопрос: чем объясняется появление у слова один функций ограничительной частицы?

Дело в том, что по своему происхождению слово один так же тавтологично, как и выражение только один. Ведь слово один возникло из общеславянского *еdinъ (ср. старославянские по своему происхождению единый, единица, единственный). А последнее является сложением корней *ед– и *ин-. Первый корень мы наблюдаем в слове едва (ср. диал. одва) «лишь только, только что», «чуть, еле-еле» (ср. нем. etwas). Второй корень ин– содержится в словах инорог (животное с одним рогом), иноходь «бег лошади, при котором одновременно выносятся сначала обе правые ноги, а затем обе левые»,