Линдана и Вальмир - [8]

   На третій день Линдана, получивъ письма, выдумала цѣлую исторію, и нашла способъ совершенно увѣрить Морфизу, что ей надобно ѣхать въ Парижъ дней черезъ пять. Осьмое Іюня, завтракая съ хозяйкою, она велѣла закладывать карету. Вдругъ Мелинда вошла съ торжествующимъ видомъ и сказала: «Видите ли, что я могу ручаться за Жеркура? Сію минуту пріѣхалъ его слуга и говоритъ, что онъ самъ будетъ къ обѣду. Какъ Жеркуру не сдержать вѣрнаго слова, мнѣ даннаго?» -- Сія Жеркурова точность въ разсужденіи Мелииды еще болѣе раздражила Линдану: она спѣшила проститься, сѣла въ карету и велѣла постильйонамъ ѣхать какъ можно скорѣе. Еще не отъѣхали пяти миль, какъ имъ встрѣтилась двумѣстная Англійская карета... Линдана узнала Жеркуровъ экипажъ. Онъ видѣлъ уже передоваго слугу ея; велѣлъ остановиться, выскочилъ, -- подошелъ и сказалъ Линданѣ: «какъ! вы ѣдете въ Парижъ?» -- Такъ, государь мой! отвѣчала она сухо. «Постильйоны! назадъ!» закричалъ онъ. Линдана вздрогнула и спросила уже совсѣмъ другимъ голосомъ: «что это значитъ?» -- «Вы однѣ, сударыня; вамъ надобно ѣхать ввечеру черезъ опасной лѣсъ: дозвольте мнѣ проводить васъ до Парижа»... Это было сказано при служанкѣ, сидѣвшей въ каретѣ, и Линдана догадалась, что опасной лѣсъ есть басня, выдуманная для дѣвицы Розаліи. Вы забываете, сказала она дрожащимъ голосомъ, что Мелинда... и Морфиза васъ ожидаютъ. -- «Я напишу къ нимъ съ первой почты. Дозволите ли мнѣ сѣсть съ вами?» -- Линдана отвѣчала только движеніемъ головы. Жеркуръ отворилъ дверцу, и съ покойнымъ видомъ сѣлъ подлѣ Розаліи, напротивъ Линданы. Такимъ образомъ въ одну минуту онъ оправдался, и воскресилъ радость и довѣренность въ чувствительномъ сердцѣ Линданы. Они оба были растроганы и молчали. Розалія, чрезмѣрно боязливая, начала спрашивать объ ужасномъ лѣсѣ. Жеркуръ отвѣчалъ ей, что въ немъ еще не давно зарѣзали двухъ человѣкъ. -- «Которые ѣхали въ каретѣ?» -- Да, въ Англійской четверомѣстной; въ такой же, какъ ваша, -- «Боже мой! какой страхъ! какой ужасъ!» -- Что принадлежитъ до меня (сказала Линдана, смотря на Жеркура), то я совершенно теперь покойна. -- Тутъ кареты остановились; стали перемѣнять лошадей. Линдана вышла, сѣла въ маленькомъ садикѣ, и будучи одна съ Жеркуромъ, сказала ему: «Боже мой! что подумаетъ Морфиза?» -- Признаюсь, отвѣчалъ Жеркуръ, что я не много увеличилъ опасность Бондійскаго лѣса; однакожь правда то, что не давно ограбили тамъ человѣка. Вы поѣдете лѣсомъ въ темную ночь, съ однимъ слугою; это въ самомъ дѣлѣ неосторожно. Я отпишу Морфизp3; все такъ просто, что она не вообразитъ ничего романическаго; и сверхъ того дамъ ей слово возвратиться къ ней черезъ недѣлю: чего однакожь не сдѣлаю, естьли вы останетесь въ Парижѣ. -- «Ахъ, Жеркуръ! какъ я вамъ благодарна!» -- Вы огорчите меня, естьли удивитесь этому. Я только для васъ ѣхалъ къ Морфизѣ: что мнѣ тамъ дѣлать, когда вы будете въ городѣ? -- «Однакожь Мелинда»... что такое? -- «Вы для нее оставались въ Парижѣ.» -- Какъ? развѣ она не сказала, для чего? -- «Сказала за великую тайну одной Морфизѣ.» -- Тайны совсѣмъ нѣтъ; однакожь я виноватъ въ томъ, что не написалъ къ вамъ, зная характеръ ея, имѣя къ вамъ довѣренность, надѣялся, что вы будете имѣть ее и ко мнѣ. -- «Ахъ, теперь готова вѣрить вамъ во всемъ!»-- «Я могъ въ важномъ дѣлѣ услужить брату Мелинды, пожертвовалъ дружбѣ осьми днями щастія, и думалъ: Линдана будетъ за то довольна мною!..» Тутъ она заплакала... О Жеркуръ! сказала Линдана: я виновата, и боюсь, чтобы любовь ваша ко мнѣ не уменьшилась!... Можно ли, отвѣчалъ онъ съ нѣжнымъ взоромъ, можно ли такъ думать о человѣкѣ, которой не умѣетъ любить страстнѣе? -- Жеркуръ взялъ ея руку, поцѣловалъ, сказалъ: навѣки!.. и пошелъ писать къ Морфизѣ. Его увѣреніе любить вѣчно было гораздо надежнѣе всѣхъ клятвъ и восторговъ пламеннаго любовника. Онъ не зналъ страсти, но любилъ, говорилъ искренно, не увеличивалъ, и гнушался всякимъ обществомъ. Искренность и спокойствіе сердца украшали нѣжность его какою-то силою, трогательною прелестію, увѣрительною для любовницы въ разсужденіи будущаго.

   Испытавъ всю тоску ревности, Линдана предалась живейшему удовольствію; никакая боязнь, никакое сомнѣніе не мѣшали ей совершенно имъ наслаждаться. Жеркуръ любилъ ее, Жеркуръ ѣхалъ съ нею въ одной каретѣ -- могла ли она думать о Вальмирѣ и свѣтѣ?

   Написавъ записку къ Морфизѣ, онъ отправилъ ее съ постильйономъ и сѣлъ въ каретѣ опять подлѣ Розаліи. Не смотря на досадное присутствіе, свидѣтельницы (ибо благопристойность, тогда еще уважаемая во Франціи, не дозволяла посадить ее въ другую карету), Линдана блаженствовала въ сердцѣ. Жеркуръ сидѣлъ противъ нее, съ видомъ довольнымъ, щастливымъ! смотрѣлъ нѣжно, умильно! Казалось, что онъ навсегда расположился въ каретѣ: такъ хорошо ему было, покойно, весело! Щастіе его имѣло какой-то особенный характеръ любезной надежности, такъ, что самый равнодушный человѣкъ могъ бы съ великимъ удовольствіемъ смотрѣть на него. Розалія не мѣшала любовникамъ изъясняться; принужденіе дѣлало разговоръ ихъ еще живѣе, заставляя ихъ употреблять остроумные, тонкіе обороты, понятные только для сердца любовниковъ. Въ три часа остановились обѣдать, и долго сидѣли за столомъ. Между тѣмъ Розалія обѣдала съ Жеркуровымъ камердинеромъ. Тутъ Жеркуръ началъ прямо говоришь о любви и супружествѣ; онъ не сказалъ ничего новаго, имѣвъ уже случай разнымъ образомъ изъявлять склонность свою; но въ имени любви, въ первый разъ произнесенномъ, есть особенная волшебная сила, которая чудесно трогаетъ и всегда удивляетъ сердце.