Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи - [37]

Кстати, о следователях. Под ногами убийцы-маньяка, похоже, горит земля, поэтому он на днях, обмазав себя с головы до ног люминесцентной краской, забрался на огромный платан, что у входа на городскую аллею со стороны улицы Конца Света. (Улица Конца Света означает примерно то же, что Finis Mundi — хотя, я цитирую Петике, не совсем ясно, идет ли речь в данном случае о «соф хаоламе» или о «кце хаоламе», иными словами — надо ли понимать этот конец в пространстве или во времени, или, может быть, в виде катаклизма.) Оттуда он бросился прямо на куртизанку Марфу из «Веселой распутицы», которая охотилась на клиентов под тем самым платаном, где сидел в засаде люминесцентный садист. Но Марфа умудрилась вспрыгнуть на подножку проезжающего грузовика, с которой ее, уже огласившую воплями полгорода, удалось стащить только на восьмом перекрестке. Она была в шоке, однако наутро дала вполне достоверный словесный портрет злоумышленника.

Да, все в мире так перемешано, святое и грешное, прекрасное и кошмарное, восхитительное и мерзкое — и наверно, как знать, так оно и останется, пока не будет построена великая стена.

А пока остается что есть. Остается то, что мы знаем из стихотворения Сун Юя «По южную сторону Великой стены»:

Всадники бьются — там, за Великой стеной.

Падает снег на падающих коней.

— А, может быть, рай — это все же какое-то место? — огорошила я сегодня своим вопросом сову. Сон слетел с ее глаз.

— С чего ты взяла?

— А по радио пели:

…а в раю свежи, румяны

продают с утра тюльпаны…

И из них сплетают букеты королю Стефану. Выходит, в раю есть рынок? И чем же на нем торгуют?

— Что за пошлое любопытство!

— А вдруг рай захватили или держат его в осаде, как крепость, которая ждет и надеется, что кто-то придет на выручку…

— Гм.

— Из чего бы ни состояла душа, но она ведь окружена материей? Она ведь, как пленница, и, наверное, хочет освободиться из плена?

Сова тут задумалась, а потом ответила коротко:

— Наверное.

Закатную тишину нарушила песнь альбатроса Альби:

Синее море, белый пароход,

в плен мое сердце захватил морфлот.

Перед тем как заснуть я представила себе небесные проспекты, которые сбегаются к главной площади рая, а по сторонам этой площади стоят два собора — храм во славу Десяти Заповедей и церковь Младенца Иисуса.

Несколько дней назад, так никому и не передав свои знания, умер маг Янош, вернувшийся из Апулии. Не нашел себе подходящего (и даже неподходящего не нашел) преемника.

Любопытно, что на следующий день гривы всех лошадей в деревне были так перепутаны, что народ чесал тыквы и ругался по матушке.

116. Низачтонескажу и Никогданекончится

Перелетные птицы рассказывают.

В Финляндии, на горе Вечности, что за Полярным кругом, живут две птицы. Одна знает все, включая смысл жизни, и зовут ее Низачтонескажу. А другая, в красном жилете, занимается тем, что сторожит время, и звать ее — Никогданекончится.

— А ты знаешь, что такое любовь? — спрашивает Никогданекончится.

— Знаю, — отвечает ей Низачтонескажу.

— Любовь — это когда одно существо постоянно желает совместиться с другим во времени и пространстве.

— Ты так думаешь?

— Сколько мне еще сторожить здесь? — решает сменить тему Никогданекончится. — Ты случайно не знаешь?

— Я-то знаю, — говорит всезнайка.

— Так скажи.

— Это тайна.

— Тогда давай поменяемся. Ты будешь сторожить время, а я буду охранять тайну.

— Ну и дура ты, птица, — ответила ей Низачтонескажу.

117. Гигантский рассветный глухарь

О Трансильвании я знаю немного, хотя давно хочу разобраться, что это за такая провинция под небом Господним. Петике сдержал свое обещание и все, что узнал, описал для меня в излюбленном своем стиле сецессион. Так что теперь, несмотря на кажущуюся архаичность чувств автора, нам, возможно, и правда откроется некая — как бы это сказать? — энигма, тайна, загадка нашего леса, имеющая отношение в конечном счете и к Трансильвании.

Вот письмо Петике, которое я привожу целиком:

Любезная Лимпопо!

Лунными апрельскими ночами, перед самой зарею, в ветвях лиственницы можно услышать голос, наполняющий души смертных сладостью, роковыми предчувствиями и надрывающими сердце тайнами.

Этой пьянящей песней любви, по некоторым данным, приветствует восход солнца последний из представителей вида трансильванских рассветных глухарей (глухарь трансильванус, проверить по Брему).

Дело в том, что в далекой Трансильвании, в бассейне реки Хомород, жил когда-то необычный вид птиц — гигантский рассветный глухарь с черным блестящим оперением и багряно-красным хохолком. Птицы эти облюбовали широкие, поросшие кустарниками поляны и мало-помалу разучились летать — настолько, что в лучшем случае и лишь изредка использовали крылья, для того чтобы спланировать. И большую часть свой фантастической жизни проводили в зарослях.

Гигантский трансильванский глухарь относился к отряду (семейству? уточнить в Бреме) тетеревиных и знаменит был тем, что в брачный период ухаживающие (токующие) самцы теряли чувство реальности и ничего не видели вокруг себя. Этим пользовались некоторые охотники, считающие правильным отстреливать глухарей в период их токования и презирающие тех горе-охотников, которые полагают возможным охотиться на этих загадочных птиц и в другие месяцы, то есть в периоды, когда глухари совершенно нормально воспринимают происходящее вокруг них. (С таким же успехом они могли бы отстреливать и спящих зимой медведей, презирая тех более щепетильных своих товарищей, которые не гнушаются сразиться один на один с бодрствующим зверем.)