Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи - [35]

Вот почему — если верить рассказам, — прокравшись ночью в зоопарк, мои подруги дождались, пока крокодилы уснут, и совершенно осознанно подложили к их яйцам свои. Но, услышав кряхтенье приближающейся крокодилихи, сломя голову бросились наутек с места преступления.

Как бы там ни было, сами они никогда этим случаем не бахвалятся, а что касается их детенышей, то никто их не видел, никто о них не слыхал — неизвестно даже, вылупились ли они вообще. Представляю себе изумление крокодилов, когда те увидели, что за потомки выползают из их яиц.

110. Похороны

Убитая девушка лежала в открытом гробу в белом платье. Последнего было почти не видно, так как гроб утопал в красных ягодах, покрывавших покойницу — невесту одного очень бедного садовника. От безмерного горя, все-все, чем отблагодарил его за труды его маленький садик, весь урожай клубники-малины он высыпал в гроб, решив вместе с невестой похоронить и свои предпринимательские мечты. И даже мопед девушки был опущен в могилу вместе с ее гробом.

Малолюдная траурная процессия во главе с садовником, который пошатываясь, толкал вперед моторино, прошла по проселку мимо нашей фермы, и минуту спустя только жужжащее облако диких пчел и ос указывало, где она находится.

Невозможно было отделаться от мысли, что клубника-малина-брусника-смородина-земляника уже пропитали своим красным соком белое платье девушки. Но даже если и так, а иначе и быть не могло, никто этого не замечал.

111. Надгробие

Могила убитой девушки покрыта венками, сплетенными из ветвей, усеянных красными ягодами дикой черешни и вишни. На кресте выбито всего два слова: «Мы встретимся».

Я простояла у могилы до темноты. В изгибе месяца светила яркая звездочка, словно блистающий, как алмаз, единственный глаз выросшего до Луны темнокожего раба-стражника, как сказал бы персидский поэт.

Где-то вдали послышался чей-то голос. Я узнала в нем резкий, клекочущий, временами вибрирующий тенор альбатроса:

Я СМОТРЕЛ, КАК ГОРЕЛ ТАДЖ-МАХАЛ.

КТО НА НЕМ НАПИСАЛ «TOUCH MY HEART»?

А В САДУ МОЕМ ГРУСТНЫЙ ТАДЖИК

НАД МОГИЛОЙ МОТЫГОЙ МАХАЛ.

Тренировки мы бросили — все равно ведь скоро освободимся. После этого первым делом я постараюсь стереть все воспоминания об этом кошмаре, говорит Володя. Я же думаю, что было бы жаль забыть эти невыносимые годы. Возможно, без этого опыта мы будем уже не мы, рассуждала я про себя. (Однако хотим ли мы этого? Чтобы мы были мы?)

Кстати, вчера стали известны уже и такие подробности, что нас не только освободят, но каждого доставят на родину или куда он сам пожелает. Я хотела бы жить на Мадагаскаре. А Тарзан заявил, что так просто они от нас не отделаются, потому что за все страдания нам положены какие-то компенсации-репарации. А сегодня до нас дошел слух уж совсем удивительный — в день нашего освобождения посреди фермы нам якобы поставят памятник, который будет изображать многострадального страуса в момент обретения им свободы.

112. Былые грехи

Память — это кафельный пруд,

в нем ручные рыбки живут,

а еще в глубине что-то светится на дне… —

так напевала я про себя на поляне, поджидая черную сову Нуар.

— Ты слышала? Нас скоро освободят! — поделилась я новостью, едва она появилась на клене.

Нуар почему-то заржала.

— Ты думаешь, будет не так? — пыталась я как-то интерпретировать ее веселье, кот. вызвала у нее эта благоприятная новость.

Она промолчала, отирая слезы.

Но потом все же заговорила:

— Запомни, пожалуйста, Лимпопо, что нельзя уповать на то, что кто-то подарит тебе свободу. Свободу можно добыть только самому.

— Говорят, кстати, что каждого отвезут, кто куда пожелает…

Тут сова просто покатилась со смеху. И я решила сменить тему.

— Ты случайно не слышала, за какие грехи мы мытаримся на этой ферме?

Этот вопрос я задавала ей не впервые, но она отмалчивалась. Вот и вчера только головой покачала.

Но на этот раз я проявила настойчивость:

— Ну а все-таки?.. Может, о чем догадываешься?

Она отвечала нехотя.

— Слышала я один апокриф, то есть историю недостоверную… о том, что одному особому и с тех пор даже не упоминаемому роду ангелов было поручено дуть в шофары, как только заметят, что вокруг рая ошиваются посторонние.

— Дуть в шоферы?

— Шофар — это духовой инструмент такой. Господь сам изготавливал их из рогов самых крупных баранов. Шофар издавал мистический страшный звук. Говорят, что от этого звука обрушились стены Иерихона. Был в древности такой город, великий и неприступный. А еще о звуке шофара следует знать, что он отгоняет дьявола от трона Всевышнего. И даже ангела смерти отпугивает. Во всяком случае, если шофар настоящий, собственноручно Создателем изготовленный.

— И что же произошло?

— Не знаю. Известно только, что на небесах случилась какая-то заварушка, и с тех пор смерть и здесь, на земле, косит живых почем зря. А из старых шофаров не осталось ни одного, только копии, сделанные людьми, но на них оригинальную мелодию не исполнишь.

— И сегодня еще существуют такие… шорафы?

— В шофар трубят только в синагогах — обычно на Новый год еврейский. А еще он каким-то образом связан с отлучением от общины. Это все, что я знаю.

— Скажи, Нуар, а тебе приходилось когда-нибудь слышать шофар — хотя бы ненастоящий, которым сегодня пользуются?