Ликвидаторы - [2]

Шахов (оборачиваясь к двери). Юрок!.. Наталья!.. Где вы там?.. Милости прошу в мои апартаменты!.. Извините-с, не евростандарт... Точнее, евростандарт середины эдак столетия шестнадцатого-семнадцатого!.. Людовик!.. Король-Солнце!.. Государство - это я!.. Я!.. Я!..

Бормоча все это, Шахов вновь обращается к буржуйке и принимается ломать стул. При этом он негромко напевает чуть хриповатым, простуженным, но приятным баритоном.

Шахов. Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, поми-илуй нас!..

Следом за хозяином в маслянистом свете лампочки появляется Наталья. Ступает осторожно, смотрит под ноги, по сторонам, но этот взгляд призван не то чтобы предупредить хозяйку от столкновений с предметами, неразличимыми в незнакомом, погруженном в полумрак, помещении, нет, он, скорее, как бы очерчивает вокруг обладательницы некий невидимый защитный ореол вроде того мелового круга, которым на ночь окружают себя боящиеся всякой нечисти монахи. Заметив лампадку, неприметно крестится.

Шахов (не оставляя своей возни со стулом). Не бойся, проходи, пол крепкий, не провалишься... Сам стелил.

Наталья (с легкой усмешкой). Ну, если сам...

Шахов (не оборачиваясь, без тени обиды). А что ты смеешься, ты же знаешь, я все умею... (После короткой паузы.) Если очень припрет.

Наталья (рассеянно). Выходит, приперло?..

Шахов (небрежно). Ерунда...

Замолкают.

Несколько слов о ее внешности. Светлая шатенка холодного, нордического типа: высокая, с тонкими чертами лица, чем-то неуловимо напоминающего лик боттичеллиевской Венеры. Сама Наталья, по-видимому, давно заметила это сходство и почти подсознательно, порой того не замечая, подстроила свою пластику под этот романтический образ. Впрочем, все это произошло так тонко, так постепенно, что стало органично для хозяйки; в ее походке, жестах не замечается ничего нарочитого, искусственного, она такова, и лишь несколько замедленная речь выдает в ней женщину, чьи истинные, глубокие чувства старательно прячутся под внешней бесстрастностью и холодностью. Заметно так же, что бытовые проблемы ее почти не касаются, точнее, быт, разумеется, есть, но он обустроен так, чтобы максимально оградить хозяйку дома от нудных, досадных неудобств типа мытья посуды или стирки белья. Руки Натальи знают только кнопки, на которые нужно нажимать, чтобы та или иная бытовая машина совершила желаемое действие. Одета модно, но не броско: по внешности, по возрасту, по погоде. Она молча проходит следом за Шаховым, останавливается перед столом и, чтобы чем-то занять свои руки, трогает засохший бутон торчащей из бутылки розы. От этого прикосновения половина розовых лепестков осыпается, Наталья испуганно отдергивает руку, но тут же, чтобы как-то скрыть свою оплошность, начинает осторожно сметать их со столешницы в подставленную ладонь.

Последним входит Юрий Скуляев. Он чуть, сантиметров на пять-шесть, ниже сутулого Шахова и Натальи, но со стороны эта разница практически не замечается, ибо с избытком компенсируется широтой в плечах и уверенностью во всей осанке, повадке этого человека. В нем чувствуется бывший спортсмен-единоборец, но, скорее, именно борец, нежели боксер: с тех времен в его походке так и осталась характерная легкая раскачка и твердая постановка ноги. При ходьбе Скуляев ставит ноги почти на ширине плеч и держит руки чуть согнутыми в локтях; он как будто не просто ходит, но все время, каждую секунду готовится отразить нападение невидимого противника. Одет подчеркнуто просто и строго: долгополое черное пальто, красный шарф, из-под которого видны лишь узел галстука и воротничок рубашки бежевого, неброского тона. Стрижен коротко; волосы чуть курчавятся и блестят то ли от дождя, то ли от парикмахерского лака. Лицо широкое, гладко выбритое, чуть смуглое то ли от посещения солярия, то ли от недавней поездки куда-нибудь в район Средиземноморья: Кипр, Тунис, Мальта. Они с Натальей, разумеется, могли путешествовать вместе, но ее кожа не принимает загара: лицо осталось бледным.

В пластике Скуляева ощущается характерная настороженность. Едва войдя, еще стоя под лампочкой, он останавливается и быстрыми взглядами простреливает углы, стены, чердачное окно, и лишь убедившись в том, что помещение не скрывает в себе какой-либо опасности, слегка расслабляется и, сделав пару шагов вперед, начинает неторопливо, подетально разглядывать "интерьер". Впрочем, в его взгляде чувствуется, скорее, праздное любопытство, нежели настоящая заинтересованность. Скуляев - практик, и потому все, что так или иначе попадает в поле его зрения, интересует его лишь с одной точки зрения: можно извлечь из этого какую-либо пользу или нет. В обители Шахова он ничего такого, по-видимому, не обнаруживает и потому, окончив беглый осмотр разномастной меблировки, подходит к "рабочему" столику хозяина и, как бы от нечего делать, берет в руки наполовину расписанную матрешку.

Сам Шахов поглощен процессом растапливания буржуйки. Он как будто забыл о своих гостях, но все же в его движениях, в том, как он ломает стул и рвет бок спичечного коробка отсыревшими головками, заметна некоторая нервозность. К тому же бумага разгорается плохо, печка дымит, и от этого Шахов, чувствующий на себе внимание гостей, которое, естественно, кажется ему пренебрежительным, нервничает еще больше.