Ликвидатор - [19]

— Как тебе удалось спастись?

— Благодаря дружественным северным корейцам. Я снова надел форму, не успев даже сказать «сэр».

— Теперь не модно служить в армии с удовольствием. — Джоселин оделась быстро и собранно. Она была стенографисткой, и Уайлд думал, что должно быть очень хорошей стенографисткой. Она никогда не возилась с крючками или «молниями», потому что первым же движением ставила пальцы куда следует.

— Я не считаю себя модным человеком. Кроме того, в армии хорошо служить только во время войны. Хотя после Кореи я так и не смог заставить себя вернуться в офис.

— Мудрый человек. — Джоселин села рядом с ним, чтобы надеть туфли. Вытянула ногу и поправила чулок.

— Так расскажи мне, как ты провела эти три недели?

— М -м… Я бродила по магазинам. Знала, что тебе это будет неинтересно. И нашла, что тебе купить на день рождения.

— Что?

— Разве ты не любишь сюрпризы?

— Нет, — сказал Уайлд.

— Ну, это «ню». У нее длинные рыжие волосы, и она лежит на постели…

— Покажи.

Она растянулась на кровати, одна рука откинута в сторону, одна нога поднята.

— Вот так. Только обнаженная, понимаешь.

— Я предпочитаю, чтобы мои «ню» умели двигаться.

— Ну, ты можешь повесить ее над окном, чтобы рассматривать, когда лежишь в постели.

— Неплохая мысль. Похоже, ты была действительно очень занята.

— А еще я ходила в прошлую субботу на коктейли к Пенвиллам. Ее ты помнишь?

— Маленького роста, ноги хорошие, груди нет.

— Да. Может быть, пригласим их сюда как-нибудь выпить.

— Когда?

Джоселин встала и оправила юбку.

— Как насчет понедельника? Двадцать пятого. Мы есть сегодня не будем?

Уайлд пошел за ней в кухню. Ему пришло в голову, что он готов свалять такого дурака, что любой бы присвистнул, а не только Кэннинг. Да и сам он был едва ли не в шоке. Но продолжать, когда работа занимала мысли лишь наполовину, было бессмысленно. Питер Рэйвенспур совсем недолго мешкал, не говоря уж о том, что своей жизнью он обязан Стерну. Джон Балвер тоже ушел, как только осознал, что утрачивает остроту. Понять, что начинаешь утрачивать мастерство, и отнестись к происходящему разумно — это существенная часть искусства выжить в их профессии. Он задумался, стал ли терять остроту из-за появления Джоселин, или же все началось еще до нее, а она была не больше чем поводом.

Он отломил кусочек круассана и окунул его в кофе.

— Безотносительно к чему-то конкретному, предположим, тебе выпал тройной шанс?

— Отличный способ отослать меня в офис. — Джоселин посмотрела на него поверх краешка чашки. — Я бы купила замок в Италии и родила десятерых детей.

— Боже милостивый. Мне не приходило в голову, что у тебя может быть так развит материнский инстинкт. Предположим, папочка не захочет или, возможно, не будет способен на такой подвиг?

— Папочка не имеет значения.

— Ты веришь в искусственное осеменение?

— Я верю в то, что живу только один раз. Я хотела бы, чтобы у детей были десять разных папочек.

— Теперь мне легче. Для самого первого Испания подойдет?

Впервые на его памяти Джоселин Кирби удивилась:

— Разве ты не самый убежденный холостяк в мире?

— Если ты имеешь в виду, что мне не хочется получать от общества лицензию на отцовство, то да. Но мне уже порядком надоел этот будильник. Если бы ты плюнула на свою работу, у нас было бы больше времени для себя.

Джоселин оглядела комнату.

— Ты что-то сказал об Испании.

— Я ухожу в отставку. Я думал, что могу подыскать какое-нибудь место, где солнце светит достаточно часто, а по-английски говорят только официанты. Я подумал, может, ты захочешь поехать вместе со мной.

Она закурила сигарету. Казалось, ей необходимо чем-то занять руки.

— Ты сказал об этом своим партнерам?

— Я сказал это тебе первой.

— Почему?

— Множество женщин могут сварить хорошую чашку кофе. Множество женщин делают хорошие коктейли. Ты — первая из всех, кого я знаю, у кого получается и то и другое.

Джоселин открыла входную дверь, принесла газеты и молоко, уселась в холле на кресло, скрестив ноги, и стала курить, углубившись в раздел деловой информации. Ей нравилось следить за акциями отца, смотреть, поднялись они в цене или упали. «Таким образом я узнаю, безопасно или нет зайти к нему в гости», — говорила она.

— На что мы будем жить? — спросила она.

— Справимся.

— Вот твоя газета. — Она перегнулась и поцеловала его в макушку. — Ты сводишь меня поужинать?

— Я думал пойти в «Вирасвами». В семь.

— В семь.

Входная дверь закрылась.

Уайлд побрился и принял душ. Он не мог не дивиться собственному приподнятому настроению. Наконец-то сделан первый шаг, чтобы отойти от Чарльза Вэйна, Роджера Майлдмэя и остальных сорока с лишком неясных фигур, которые оставили за собой смертельный след во имя мира, процветания и Западного альянса. А также и от Джона Балвера, и Питера Рэйвенспура, и Брайана Стерна. Но разумеется, лишь в профессиональном смысле. Теперь было необходимо встретиться с Кэннингом.

Он принялся читать «Таймс». Кэннинг сейчас делает то же самое и чертыхается, увидев просьбу Уайлда о встрече. Объявление Кэннинга находилось в самом низу страницы. «Для тех, кто нуждается. Грейт-Портленд-стрит». Уайлд сложил газету и оставил ее на столике.