Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера - [7]

Все эти примеры воздействия на массы лежат, пылясь на книжных полках, преподаются в вузах, перечисляются в беседах и имеют практическое применение даже у людей, не понимающих, что они делают — на уровне интуиции и подсознания. И для перманентного и результативного их действия необходимо только одно — дисциплина! Железная, кровавая, и никого, кроме 3–5 избранных не жалеющая. Впрочем, и забывшийся из этого пятиначалия легко может попасть под каток, который сам же поддерживал. Я несколько раз проходил уровень, где ясно ощущал валик этого настроенного механизма на своей шее и, непонятно как, избегал последствий. Кстати, в большинстве случаев не из-за себя самого, так как моей защитой часто служили жесткая самодисциплина, замкнутость, подчинённость только одному человеку, продуманная предосторожность и, соответственно, постоянная чья-то сильная заинтересованность в моём профессионализме.

Много можно рассуждать, разглагольствуя о винах, об их признании или не признании, о наказании справедливом или наказании «не за своё», но… сколько веревочке не виться — конец будет, а винить, кроме себя, некого! Только страдают и мучаются потомки до четвёртого колена, то есть дети, внуки и правнуки — те, кого ты любишь и будешь видеть до конца своей жизни, если она удастся длинной. Укоры отразятся не на тебе, а на них — за тобою содеянное. И есть только один путь исправления этого — ПОКАЯНИЕ, что есть не только признание и осуждение содеянного, но и обратное действие.

Никто, никогда, ни при каких условиях, не убедил бы меня в том, что я, потомственный офицер, сделаю когда-нибудь небольшой, в принципе, но огромный, с точки зрения морали и закона, шаг и превращусь из военного, обязанного по долгу службы убивать, и убивать в соответствии с законом, как бы это парадоксально ни звучало, в человека, который делал это незаконно, уничтожая тех же самых людей. Понять это можно, но оправдать — едва ли. Тем не менее, чтобы иметь право субъективно осудить, необходимо встать на место тех, поступки которых собираешься разобрать на маленькие кусочки. И не просто стоять рядом, знать доподлинно, как это было, а именно встать на место, что невозможно. Вжиться в того человека, с его чувствами, страхами, переживаниями, характером, ситуациями, с людьми его окружения и их взаимоотношениями и т. д. и т. п. Ибо люди даже супружескую измену воспринимают по-разному: мол, одно дело — я, другое — ты. Но, когда начинают оправдываться, нападая, и речь заходит о предрассудках, то понимаешь, сколь глубоко мы пали, и насколько слепы в своих, уже почти оправданных обществом и законом, заблуждениях, не видя чужую боль, но отгораживаясь и защищаясь от своей.

Не нужно нас оправдывать, не нужно понимать, просто вспомните себя и попытайтесь посмотреть другими глазами, взглядом изнутри. Не пугайтесь, если заметите много общего, или начнёте переживать, о чём-то жалея. Не старайтесь отгонять мысли, поняв, что разница между нами настолько невелика, что каждый из нас — это каждый из вас, лишь сделавший в своё время на полшага больше из-за невозможности устоять или не разглядев, где нужно остановиться. В этом нет вашей заслуги, но есть наша вина. Как говорили римляне: «От Капитолия до Тарпейской скалы один шаг».

ИЗНУТРИ

Всё началось в спортзале бомбоубежища у метро Медведково. Тогда это было элитное место по сравнению с залами в подвалах или ФОКах — это был монстр с обычной ценой и серьёзными парнями, с барной стойкой и предложением белковых коктейлей, которые предлагал крепкого, брутального вида, уже немолодой, за пятьдесят, мужчина, отвечающий на любые вопросы, которые могли интересовать человека, приходящего в этот зал. Это был очень хороший человек, бывший спортсмен, по совместительству — учитель физкультура и, в некотором смысле, связующее звено. По стечению обстоятельств, несколько позже он преподавал в школе, где училась моя замечательная сестрёнка, оставив у неё хорошие воспоминания, как и у всех, кто когда-нибудь с ним сталкивался или был знаком, и звали его Виктор Васильевич…

Посещал я это место еще будучи офицером, оставляя в раздевалке форму с лейтенантскими погонам, и тогда же перезнакомился со всеми. Род занятий и деятельность каждого из нас никого особенно не интересовали, поскольку было общее, всех объединяющее — силовые тренировки. Моя же профессия определялась по обмундированию и, наверное, по приметной выправке.

91-й год ознаменовался вынужденным уходом от дела всей жизни, при сокращении нашей армии с 2 150 000 военнослужащих до 1 250 000. Шанс остаться был, но неприемлемый с точки зрения военной^этики и финансового положения семьи: супруга на сносях, а обеспечить ее хотя бы необходимыми продуктами невозможно. Перед подобным выбором находились миллионы, и это было бы обычно, если бы в дополнение не образовавшаяся неприязнь к военным и к форме вообще сразу после победы «демократии» над ГКЧП. Власть народа на поверку оказалась анархией, плавно перетекшей в анархию в верхах, а после — в олигархию.

Итак, я оказался лицом к лицу с одурманивающей действительностью со своей наивностью, так как большинство офицеров именно наивны — из-за замкнутости коллектива, места проживания и службы, узости потребностей и некоторой обеспеченности, как считается, всем необходимым государством. В начале моей карьеры так и было, до известных событий.