Ликвидация. Книга первая - [79]

— Где-то подо Львовом после концерта подходит ко мне молодой лейтенант: «Товарищ Утесов, скажите, а вы правда из Одессы?» Я удивляюсь — да, говорю…

Офицер почтительно наклонился к Максименко и что-то тихо спросил. Майор, не расслышав, недовольно сморщился, нетерпеливо замахал пухлой рукой в сторону буфета — туда, мол, иди. И снова превратился в слух, стараясь уловить то, что происходит на сцене, но застал уже финал репризы.

— …Представьте себе, мальчик, таки да! — закончил

Утесов, и сам засмеялся весело, и зал влюбленно подхватил этот простодушный заразительный смех…

В буфете тоже не было никого, кроме мрачной буфетчицы, начальника Управления военной контрразведки округа Чусова и военного прокурора Мальцова. Оба полковника, насупясь, пили теплый лимонад.

Старший лейтенант подошел к Чусову, бросил руку к козырьку, докладывая. Буфетчица навострила уши: как истинная одесситка, она не могла пропустить ни одной новости. Но в этот момент из зала донесся взрыв хохота, плавно переходящий в бурю восторга, — раздалось вступление к коронному одесскому номеру Утесова «Как на Дерибасовской, угол Ришельевской…». И слова старшего лейтенанта потонули в восторженном шуме.

Зал бесновался — не было в мире более одесской песни, чем та, которую собирался спеть Ледя Утесов. И Гоцман, не жалевший ладоней, успел шепнуть Кречетову, пока музыканты играли вступление:

— Сейчас уже многие думают, шо эта песня была в Одессе всегда… Так я тебе скажу, шо ее еще в четырнадцатом году вполне не было. Я ж был вот таким пацаном и отлично помню, шо сочинил ее Мирон Ямпольский…

— Я вас так уважаю, так уважаю, Дава Маркович, но нельзя же пудрить товарищу майору мозги, — похлопал Гоцмана по плечу сосед с заднего ряда. — Мирон сочинил только запев, а если б не два Яши, Ядов и Соснов, то не было б никакой песни… Кстати, шо у вас с носом?..

Гоцман хотел было возразить, но не стал, потому что Утесов запел.

На пол полиграфического цеха наконец спланировал из недр машины последний горячий лист, пачкающий руки свежей краской. И наступила неправдоподобная после нескольких часов непрерывного грохота тишина…

Точно такие же листы были в руках у офицеров Управления военной контрразведки, молча и быстро поднимавшихся по лестницам театра и занимавших позиции у входных дверей. В фойе растерянный донельзя администратор Шумяцкий что-то объяснял полковнику Чусову. Тот снисходительно кивал, поглядывая на часы.

Утесов, не сгоняя сердечной улыбки с покрытого потом лица, исполнял «Одесский порт». Гоцман слушал песню, напоминавшую ему детство, прошедшее в порту, Карантинную гавань, где прохаживались суровые гвардионы Карантинной роты, стояли корабли с красивыми иностранными флагами и пахло так непонятно, маняще — корицей, апельсинами, иногда вином… Он скосил глаза на Кречетова — интересно, как ему, неодесситу, эта песня?.. И тут же мгновенно забыл о концерте, потому что увидел, как по проходам между рядов партера растекаются, пригибаясь и стараясь привлекать как можно меньше внимания, вестовые. Их было много, может быть, несколько десятков.

Вестовые почтительно замирали у тех кресел, где сидели большие начальники со своими спутницами. И после маленькой паузы те, тоже стараясь быть незаметными, вставали со своих мест и пробирались к выходу.

«Шо за черт?» — успел подумать Гоцман, прежде чем заметил вестового, склонившегося к ним с Кречетовым.

— Товарищи офицеры, прошу вас срочно выйти в фойе! — прошипел вестовой.

— Шо, прямо сейчас? — недоуменно переспросил Гоцман. — А шо случилось? Война?..

— Это приказ! — прошипел вестовой и, сверившись с зажатым в кулаке списком мест, двинулся к следующему офицеру.

Чуть привстав, Гоцман присвистнул — зал покидало решительно все городское и военное начальство со спутницами. Зрелище было, прямо скажем, внушительное. Впереди всех, выпятив подбородок и ни на кого не глядя, шел первый секретарь обкома — Алексей Илларионович Кириченко, за ним, в точности повторяя выражение лица шефа, шествовал второй секретарь — Леонтий Иванович Найдек. Чуть отставая от обкомовцев, следовал председатель облисполкома Иосиф Гордеевич Горлов…

— Пошли и мы?.. — потянул Гоцмана за рукав Кречетов. — Приказ есть приказ.

Утесов между тем закончил песню. Но аплодисменты вышли уже не такими дружными. Примерно четверть зрителей отсутствовала, и еще четверть, толкаясь и переговариваясь, покидала помещение. Утесов, недовольно прищурившись, сложил руки на груди:

— Молодые люди!.. Я буду петь или вы будете ходить?..

Внятного ответа не последовало. В зале стоял недоуменный гул, причем недоумевали как остающиеся, так и уходящие, главным образом дамы. Утесов, обернувшись к своим музыкантам, негромко сказал им что-то, чего никто в зале не услышал. И легкой, почти танцующей походкой ушел за кулисы.

— Шо за дела?! — не выдержав, вскочил с седьмого ряда вор Федя Жердь. — Где концерт?!

— Утесов! У-те-сов!.. — заревели остающиеся, сначала скромно, потом в полный голос.

Но продолжалось это недолго. Вместо Утесова на сцену вышел высокий полуседой полковник с двумя рядами орденских планок на груди. Наиболее сообразительные из присутствующих вгляделись в погоны на плечах полковника и поняли, что дело пахнет керосином. Погоны были золотыми, с синими просветами и серебряными звездочками. Любой пацан в Одессе знал, что такие погоны носят в очень серьезном ведомстве, которое с недавних пор, точнее, с марта месяца называется МГБ.