Лики земного родства - [8]

Сам же Рекс, глянув исподлобья на застывшую в скорченной позе «маманьку», освободил свою пасть и с визгом покаяния выскочил на улицу. «Что же я наделал, кобель недозрелый! – примостившись за углом дома, стыдливо начал самобичеваться он. – Она ведь мне, что и мужу, завсегда даёт самые разные каши из отборных круп, мясцо, творожок… А я вот её хвать…

Хорошо хоть, что не за руку… Надоть как-то извиниться». И он, с большим усилием загнав свою гордыню в повисший хвост, робко вернулся к двери комнаты. В щёлку послышались частые всхлипы хозяйки и заискивающе-успокаивающие слова её супруга. Выбрав очередной момент затишья, Рекс выдохнул всей собачьей грудью, приоткрыл ещё больше дверь и с мастерством спецназовца буквально пополз к Вере. Взвизгнул с такой ребячьей жалостью, что она теперь испугалась за него. При этом стал нежно и торопливо облизывать большим горячим и влажным языком её руки. Попытался даже поднять эти свои псиные извинения до заплаканного лица, но она остановила:

– Хватит уже, хватит… ещё и ты тут разревись, – утерла последние слёзы Вера и дружелюбно с улыбкой добавила: – Ну и дипломат же ты, Рекс, весь в нашего хозяина-пьянчика… Ладно уж, прощаю вас, обалдуев!

Счастливый, он почти выбежал из комнаты и так озорно залаял, что за ним сама затворилась дверь. Опять прилёг у её створки и услышал за ней уже другие слова, иные и ещё неведомые для его больших и чутких ушей шорохи, шепоток, сладостные звуки…

А месяца через два, почувствовав «что-то не то», Вера направилась в женскую консультацию. Уже знакомый врач был категоричен:

– Поздравляю, матушка! Наконец-то сами небеса вам помогли…. Или стресс какой-то… В общем, будем ждать ребёночка.

Бурно и с нескрываемой радостью обсуждая уже дома эту тему, она то и дело поглядывала с мужем на притаившегося в углу Рекса. Он же с весёлостью чуть ли не таинственного целителя подумал: «А вот схвати я тогда её за руку – могла бы сразу и двойня получиться!»

Ночной урок развора

Отработавший на ферме смену краснощёкий Леонид улыбчиво подошёл к своему «драндулету», как он шутливо прозвал мотоцикл, и переменился в лице. Всё чёрное сиденье «трёхколесника» оказалось почти серым от успевшего с утра высохнуть воробьиного помёта. «Ну, пта-а-ахи поганые, споткнись твоя телега!.. Неужель это такой жирный намёк, что меня ещё ждёт и какая-то людская пакость?» – подумал он и начал удалять с трудом ночной птичий след. Поправил спавший на лоб закудрявленный чёрный чуб и ударил по педалям своего «ИЖака».

Чтобы быстрее восстановить былое настроение, решил проехать домой по объездной дороге, вдоль околицы уже загалдевшего всеми голосами живности села. Навстречу, качаясь на тёплом сентябрьском ветру, словно поплыли золотистые волны полей. Солнечными бликами заиграли окна белостенных домов, которые с детской игривостью выглядывают из-за теряющих крону деревьев. Оживленнее обычного клубятся лишь дороги. И такое ощущение, что сейчас они все, подобно степным речушкам, тянутся и впадают в единое пшенично-ячменное «море» зернотока. На его весовой закраснел уже потёртый природой и знакомый Леониду ещё с детства короткий лозунг: «Весенний день год кормит!» Он улыбнулся такому устаревшему по времени утверждению и мысленно добавил: «А каждый уборочный – закрома полнит»… Слегка задумался и чуть было не уткнулся своим «драндулетом» в левую фару спешно выехавшего из ворот самосвала. От неожиданности даже встрепенулся и, выпучив от испуга карие глаза, резко взял вправо. Глянул на шофёра притормозившего грузовика и со свойственным ему юморком крикнул:

– Несёшься, ровно за тобой наш хромой завскладом по-спринтерски гонится, споткнись твоя телега… Не всю пашеничку из кузова высыпал на ток, чё ли?

– Ах, это ты, дядька Леонид, хулиганишь?! В пыли-то, блин, сразу и не разглядишь твою фигуру борцовскую, – приоткрыл дверцу кабины водитель. Прищурился и как бы в отместку на его шутку добавил: – Меня-то проверили, после разгрузки даже курице ничего не осталось. А вот ты точняком эту самую «пашеничку» сейчас в коляске тарабанишь, ишь как прикрыл брезентухой-то. Зуб даю…

– Да полова тут, Пашка, полова для курей, чёб ковырялись, – расхохотался с содроганием накачанного жизнью живота Леонид. – А насчет пашенички, братан, ты градус шутки своей малость перебрал, споткнись твоя телега… Наше с тобою ТОО, ежели перевести с казахского, то даже называется со страшилкой – «Чужое не тронь». Кругом камеры наблюдения, стукачи и слухачи. Словом, ТООша!

– Ну, не в поле же у нас такой технопрогресс, блин, – подошел к нему прикуривающий сигаретку Паша. – И даже, как ты сказал, наша ТООша для прихватки может быть хоро-о-оша. Смекаешь, дядя?

Мотоциклист неспешно заглушил движок, чтоб не тарахтел попусту. Покряхтывая, встал и, поручковавшись с водителем, хитровато и всё в той же эзоповской манере ответил:

– А для всякой затеи хоро-о-ошей нужны и добрые гро-о-оши.

– Да я с тебя много не возьму, не зря ж столько лет были соседями… Хочешь, могу и забросить к ночи кузовок.

Тот как-то замялся от столь неожиданного предложения, точно впервые смущённая парнем девица. Молча поправил опять спавший на лоб чуб и ударил ногой по стартеру мотоцикла.