Лики Януса - [3]

Всего этого я не успел почувствовать. Просто шёл в направлении подъёмника, придумывая, какими словами устрою монтажникам взбучку за то, что накануне они не вернулись к работе после обеда, а потом оглядываюсь и вижу — никуда я уже не иду, а лежу себе в больничной постели, палата одноместная, чистенькая, вокруг ни души. Вроде, я целый. Изо рта не торчат, как у больных в кино, разные трубки, но хочу встать — а ни рукой, ни ногой не могу шевельнуть. Я их просто не чувствую. Боли, вроде, никакой, только на грудь что-то давит, в голове сильно звенит, и на душе муторно и даже, можно сказать, страшно.

Я не стал звать медсестру — кнопку вызова мне не нажать, а кричать, не зная, что случилось, мне показалось унизительным — может, пустяк какой, а я к своей персоне внимание привлекать стану. Раз я не на операционном столе, раз вокруг меня никто не суетится — значит, всё под контролем, рано или поздно кто-нибудь появится и мне всё растолкует.

Не успел я так подумать — отворилась дверь и в палату вошёл Сергей Мухин, мой зам на стройке. Он-то мне первым и рассказал всё, что случилось. Оказалось, я провёл в искусственной коме ни много, ни мало — три месяца. А до этого меня чудом спасли. Когда на место катастрофы подъехала «скорая», я был размазан по земле потрохами наружу, с изломанным позвоночником, все думали — я мёртв, но врач определил пульсацию и меня повезли не в морг, а в Институт мозга. Меня штопали трое суток, бригады врачей сменяли одна другую, вставляли на место органы, сшивали нервы, сосуды, фиксировали осколки костей, и всё это время я держался и не пытался умереть — видать, родители знали секрет, как слепить меня основательно и надёжно. А потом нейрохирурги уступили очередь бригаде генетиков, трансплантологов и регенерологов. Не все кости и ткани удалось восстановить естественным путём, и они начали колдовать над тем, чтобы моё тело само произвело недостающие части. Меня ввели в искусственную кому, чтобы я, не дай Бог, не пришёл в себя и не помер после стольких усилий врачей от болевого шока.

Я, конечно, слышал про чудеса медицины, про то, что нынешние врачи научились выращивать за несколько месяцев утраченные органы и даже конечности, но не предполагал, что они продвинулись так далеко — мне восстановили даже фрагменты мозговой ткани — часть её была повреждена при катастрофе. Но когда на мне всё наконец зажило и началась восстановительная терапия, первая же проверка рефлексов показала, что руки и ноги мои не реагируют ни на какие раздражители. Проходимость нервов была нормальная, но, очевидно, мозг перестал распознавать импульсы, идущие от конечностей, хотя физически я был в полном порядке. Мозг как бы ослеп — он перестал воспринимать руки и ноги как часть моего тела. Такое вообще-то случается с вероятностью один к пяти тысячам. Вот этим единственным из пяти тысяч невезунчиков оказался я. Со временем, возможно нервная, связь могла возобновиться, но с гораздо большей вероятностью мне предстояло провести остаток жизни в постели. В любом случае, эскулапам не было больше необходимости держать меня в состоянии бессмысленного овоща, и мне перестали давать коматозные препараты. Странно, почему меня не эвтанизировали? — отстранённо подумал я. — Лучше бы я умер, не узнав всего этого.

Впрочем, я не до конца осознавал безвыходность своего положения, хотя всё, что рассказывал Сергей, казалось мне ужасным и невероятным. Я был потрясён — не забывайте, мой организм чувствовал, что всего лишь полчаса назад я шёл к подъёмнику и собирался устроить разнос монтажникам. А тут оказалось, что разнос устроили мне. И какой разнос! На тысячу мелких кусков.

Я спросил, кто занял моё место на работе. Сергей ответил, что прорабом стал новенький, только что испечённый в институте специалист, я успел застать его появление, но представлял себе совсем смутно — какой-то бестолковый мальчишка. При этом я отчётливо помнил, что сегодня он мне встретился по пути и поздоровался, но лица его вспомнить я не сумел.

А Маринка? Мухин должен был её знать — она работала в бухгалтерии, и наша связь ни для кого не была секретом. Сергей отвёл глаза. Я и так понял. Я не стал её осуждать — если бы с ней случилась такая же беда, скорее всего, я тоже не стал бы отдавать свою жизнь на заклание беспомощному инвалиду. Будь она ещё женой, а так… Но ведь только вчера мы договаривались, что сегодня после работы она зайдёт ко мне… Значит, всё кончено, и не надо себя обманывать — кончено навсегда. Я сжал челюсти, чтобы не выдать своих чувств при постороннем. Интересно, половую функцию мне восстановили? Хотя, впрочем, какая теперь разница? Я больше не мужик — баб мне отныне не знать, я даже онанизмом никогда в жизни не смогу заняться.

Сергей всё время подбадривал меня, то и дело повторяя, что могло быть и хуже. А что могло быть хуже? Я себе такое представить не мог.

— Мухин, да иди ты… — на очередное его «всё не так плохо, как кажется», — выдавил я.

Вероятно, мой мозг не только физически функционировал не в полную силу. Скорее всего, и умственно я тоже сдал. Потому что мысль о том, кто будет за мной ухаживать, где я возьму средства на оплату счетов за больницу, на пропитание, на квартирный налог — эта мысль даже не мелькнула в моей голове. Сергей сам заговорил об этом.