Лик смерти - [137]

— Она написала… — Я замолчала. — Она решила, раз ее мама не может говорить, значит, и она не будет.

Хуан был поражен не меньше меня, но по другой причине. Он открыл рот, откинулся на спинку стула и, едва дыша, быстро-быстро заморгал. «Радость от страданий».

Я взглянула на Бонни.

— Нам не пора? — спросила я. Душа моя была опустошена. Мне захотелось прийти домой, забраться под одеяло и плакать.

Бонни подняла указательный палец. «Еще немного», — говорили ее глаза.

Она повернулась к Хуану и улыбнулась своей изумительной, неподражаемой, безмятежной улыбкой. Лицо Сары — тогда, в кухне, — выражало прямо противоположные эмоции. Хуан нахмурился. Он почувствовал себя неуютно.

— Теперь я передумала, — сказала Бонни ясно и четко. — Я решила, что пора вновь заговорить.

От неожиданности я вскочила со стула, и он с грохотом упал.

Бонни тоже поднялась, взяла блокнот под мышку, а меня — за руку.

— Привет, Смоуки.

Теперь пришел мой черед онеметь.

— Пойдем домой, — сказала Бонни и повернулась к Хуану: — Горите в аду, мистер Хуан!

«Понимает ли он?»

Бонни показалась мне ангелом, которым был когда-то Хуан. Чистым, безмятежным ангелом. Я не заметила в девочке ни жалости к Хуану, ни интереса к его прошлому — лишь понимание его нынешней сути. Бонни заставила его пережить приступ злорадства, рассказав о своих страданиях, — и тут же предстала непокоренной, несломленной, чем ввергла Хуана в отчаяние, а мне подарила ощущение победы.

В комнате для допросов, в обществе серийного убийцы, я ощутила себя счастливой. Вот что Бонни хотела донести до нас — до Хуана, до меня, до каждого: хоть зло и существует, злодеи одерживают победу лишь с нашего позволения.

Именно в эту минуту я поняла, что не поеду в Квонтико. Я прекратила метания. И жизнь вновь засверкала яркими красками. Так будет всегда. Надо только дать ей волю.

Глава 63

Я сидела перед компьютером Мэта. В руках я держала бокал с текилой, всегда готовой мне помочь. Жидкая храбрость. Я взглянула на бокал и нахмурилась. Бонни спала. Насколько же эта девочка сильная, особенно по сравнению со мной. Я устыдилась собственной слабости, поставила бокал на стол и взглянула на монитор.

«Раз2трислезыу3».

Пять дней. Вот сколько времени прошло с моей первой встречи с Сарой до поимки Хуана. Эти пять дней кажутся мне годами.

У меня появился новый шрам, и имя ему — Сара. Он невидим, как самые глубокие раны, которые часто приводят к смерти души. Тело стареет, увядает и умирает. Но и душа способна постареть. И шестилетний в одно мгновение может стать шестидесятилетним. Однако в отличие от тела душе под силу обратить свое старение вспять. Душе под силу ожить.

Путешествие Сары глубоко ранило меня. А мое собственное состарило слишком сильно и слишком быстро. Шрамы не просто напоминают о старых ранах. Они стали свидетелями моего исцеления. Я смирилась с тем, что всегда буду чувствовать боль при мысли о Мэте и Алексе. Так и должно быть. Единственное, что поможет мне навсегда освободиться от любимых образов, — забвение. Но я никогда не откажусь от этой благословенной боли.

Я смирилась с тем, что никогда не избавлюсь от страха, порой даже жуткого страха, за Бонни. Все родители боятся за своих детей, у меня же причин бояться на семерых хватит. Я изранена, изуродована прошлым, но я жива и уверена: я буду счастливой, жизнь вновь засияет яркими красками.

Мало того, я ничего не прошу. Надеюсь, но не прошу. Мы с Бонни избавились от многих вещей. Мы превратили комнату Алексы в мастерскую для Бонни. Осталось последнее: «Раз2трислезыу3».

Я вдруг поняла: страх набрать этот пароль — не просто страх перед неизвестными фактами. Вы любите человека, живете с ним, вступаете в брак. И всю жизнь познаете его. Каждый день, каждый месяц и год я открывала что-то новое в Мэте. Потом он умер, открытия прекратились. До этой минуты.

Если я наберу «Раз2трислезыу3» и кликну папку с заголовком «Личное», я найду что-нибудь хорошее — или не очень хорошее. В любом случае информация эта станет последним открытием. Я боялась завершенности.

«Может, оставить на будущее? Сохранить до того дня, когда я стану седой, старой и буду скучать по нему?» Не обращая внимания на текилу, я подалась вперед и щелкнула мышкой по папке. Я набрала пароль и логин и, увидев иконки, поняла: это фотографии. Все они были пронумерованы. Я навела курсор на одну из них и остановилась. «Что я увижу, если щелкну по ней?» На мгновение, всего на мгновение, я решила все удалить. Но передумала. Я кликнула по первой фотографии, и она развернулась передо мной. Я открыла рот от удивления. «Это же мы. Мы с Мэтом. Мы занимаемся любовью!» Я погрузилась в воспоминания. Фотография сделана сбоку, поэтому наши тела видны в профиль. Моя голова запрокинута, веки опущены в исступленной сосредоточенности. Мэт смотрит на меня сверху, его рот слегка приоткрыт. Это не художественный кадр, но и не порнография. Это любительский снимок.

Мы с Мэтом достигли периода в отношениях, который, я знаю, бывает у многих семейных пар. Когда секс обретает особую прелесть и становится предметом сосредоточенного изучения. Вы ищете что-то новое, экспериментируете, немного отходя от своих привычных, комфортных поз. В конце концов вы находите компромисс, позу, которая возбуждает вас, но не вызывает стыда. Подобные эксперименты не всегда приятны. Иногда они даже могут показаться унизительными. Мы с Мэтом пробовали фотографировать друг друга обнаженными и во время секса. Подобные эксперименты возбуждали нас поначалу, но недолго. Не потому, что мы стали стыдиться — просто мы прошли этот этап. Попробовали из любопытства и занялись другим.