Лик смерча. Сага выжженных прерий - [109]

Еще в „Вознаграждении“ — одном из лучших своих стихотворений — Говард, как никогда горячо и самозабвенно, радуется видениям, переступает через кошмары, клубящиеся в его черепной коробке. Несомненно, эти будоражащие душу вампиры и черные демоны, среди которых он жил, были ценой, которую художник должен платить за самовыражение и ту тайную кладезь колдовства, мистицизма и мифов, откуда он черпает своих колдунов, воинов, чудовищных змей и других монстров, которые с неукротимой энергией перемещаются по выдуманному им Хайборийскому миру. Из того же обилия чувств возникают поэтическая образность и увлекательные идеи, которые столь часто очаровывают нас и которые так щедро разбросаны по следующим строкам:

 Ни барабанов королевских мерное звучанье,

 Ни лютни пение, ни зов фанфар блестящих

 Не слышал я, знамен не видел трепетанье

 На поле страшном, среди демонов кричащих:

 Но видел я: дракон восстал,

 Вселенной непонятной порожденье.

 И взгляд его огнями полыхал.

 И холодным дыханьем меня опалили

 Безымянного ветра порывы. По смертным путям,

 Видел я, пилигримы слепые бродили

 В черных безднах, разверзнутых там.

 Долины ужаса забвенья мрак накрыл,

 И я с Бессмертной Обезьяной

 У Врат Судьбы сражаться должен был.

 И не смешил меня побег дриады стройной,

 И Пана не увидел я ни разу,

 Но сквозь пески пустыни знойной

 Я шел за ним, за Человеком черноглазым.

 И я не умер так, как люди умирают,

 И, как они, я не грешил, но я небес достиг —

 Тех, что порывы бурь туманом укрывают.

В стихах Роберта Говарда есть также забавное и смешное. Читатели могут наслаждаться беззаботной балладой под названием „Поцелуй Сэл Снубу“, написанной как пародия на стихотворение Роберта У. Сервиса, или повествовательной поэмой, озаглавленной „Басни для Маленького Народца“ в которой рассказывается о том, как огромный боксер был нокаутирован небольшим человечком. Однако юмористическая поэзия Говарда, в разительном контрасте с его серьезными стихами, однообразна и непримечательна. Он сам говорил: „Сочинение стихов — тяжкая работа, мучительный труд, стишков же — одно удовольствие, сплошной праздник. Я никогда за всю свою жизнь не посвящал одному стихотворению больше получаса“. Однако, хотя Говард считает все свои стихотворения простыми „стишками“, среди них, наряду с ничем не выделяющимися стихами, встречаются превосходные поэтические строки.

У Говарда можно найти только одно стихотворение, проникнутое счастьем, — оно посвящено дням его детства. В нем молодой поэт не принимает летального исхода как способа сбежать от превратностей судьбы и злоключений, что испытывает библиотекарь. В „Освобождения“ жалкий клерк торжествует, обретя истинную свободу:

„Пошел ко всем чертям! — так боссу я велел.

— Шепчи Гимн Ненависти свой, спуская злости пар!“

А сам, свободный, я на Запад улетел

В экспрессе скором под названьем „Красный Шар“.

Альтернатива самоубийству — „ездить на поездах, как Хобо“, — является также решением Стива Косгигана, второго „я“ Говарда. Однако реальной альтернативы для самого Говарда не оказалось. Скрытный мечтатель, выросший в атмосфере, где его оберегали не только от неприятностей, но и от необходимого человеческого общения, Он не мог пережить перемен погоды, бедности и выносить своих более шустрых товарищей — Хобо.

Более реальными в глазах Говарда выглядели демоны и нечисть из глубин ада, странные и злобные существа из иных миров и охваченное всеобщей ненавистью, вырождающееся человечество — вороватые нефтяные дельцы и проститутки, разгуливающие по улицам Кросс Плэйнс. Эти „проклятые“ создания, как он их называет, появились в его жизни за десять лет до рокового рассвета 11 Июня 1936 года. Стуча раздвоенными копытами и когтистыми лапами, Они чеканили размеренный похоронный марш, убежать от которого преследуемый человек не нашел пути — да и не особенно искал его. Он уже десятью годами раньше повернулся спиной к жизни — когда создал „Стихи, написанные в знак того, что я умру“:

 Пусть со страниц печатных мое имя ускользнет,

 И светлой той мечты изменчивые тени тают,

 И не спасет никто, когда вечерний сумрак упадет,

 Я все приму — душа моя остаться не желает.

Некоторые друзья Роберта Говарда, включая Лавкрафта, считали, что он был в первую очередь поэтом. Мы не согласимся с этим суждением. По нашему мнению, он являлся великим рассказчиком, поднимавшим уровень своей прозы, внося туда поэзию. Хотя его поэзия и проза не являются равными по качеству, некоторые значительные отрывки его беллетристики обладают красками, образностью, живостью, точностью языка и ритмом, присущими поэтическим произведениям.

Временами предложения Роберта создавали ощущение четкого ритма, который ассоциируется у нас с „Библией короля Иакова“, — причиной этому, возможно, было то, что в детстве родители часто читали Роберту Ветхий Завет. Или, быть может, этот чудесный текучий ритм он унаследовал от предыдущих поколений Эрвинов и Говардов, которые принесли с Юго-Востока некоторые речевые модели шотландско-ирландских переселенцев XVII века. Говард любил говорить: „Все кельты — прирожденные поэты“, и хотя он не был, разумеется, тем чистокровным кельтом, каким себя воображал, некоторые из прекрасных старинных оборотов речи он мог воспринять из рассказов бабушки Говард.