Лига правосудия - [27]

В кабинете Косарева все подсели к столу для заседаний: Андрей Федорович и «следак» с одной стороны, а Гуров с Крячко — с другой. Местные полицейские выжидающе смотрели на Гурова, и тот, обведя их бесконечно усталым взглядом, тусклым голосом произнес:

— Господи! Как же я хотел ошибиться! Уже все понял, но сам себя обманывал и надеялся! До последнего надеялся, что это казино или бордель, а это…

— Лев Иванович! Ты нас не пугай! Мы уже и так на взводе! — попросил его Фомин, неожиданно для самого себя обратившись к Гурову на «ты». — Объясни толком, что это было?

Вместо ответа Лева полез в карман куртки, достал оттуда и положил на стол несколько маленьких металлических пуговиц с выпуклым изображением медвежонка.

— Вот, нашел в подвале.

— Что это? — настороженно спросил Фомин, уже понимая, что случилось что-то очень страшное.

— Лев Иванович! Ну не мотай же ты нам нервы! — взвился Косарев.

А вот Крячко уже все понял, но молчал, потому что сил говорить не было — челюсти свело от ярости, и в глазах потемнело.

— Это действительно был бордель, но только для педофилов, а детей держали в подвале, — наконец сказал Лев.

Косарев побледнел так, что казалось, его вот-вот удар хватит. Набрав в грудь воздух, он не смог нормально выдохнуть, а когда его отпустило, схватился руками за голову и прямо-таки завыл на одной ноте:

— А-а-а-а-а-а!

Фомин же матерился! Он просто тупо матерился во весь голос, изо всех сил стуча стиснутыми до белизны костяшек кулаками по столу. Перепуганный дежурный рванул к кабинету, но сразу ворваться туда не решился, а, приоткрыв дверь, посмотрел в щелку. Увидев такое, чего он себе даже в кошмарном сне представить не мог, он все-таки заглянул внутрь и дрожащим голосом спросил:

— Товарищ майор! Может, «Скорую»?

— Пошел вон! — очнувшись, заорал Фомин, а вот Косарев, придя в себя, остановил дежурного:

— Постой! — Он достал из бумажника тысячу рублей и приказал: — Две!.. Нет! Три бутылки водки, а на остальное закуску. И сигарет побольше купи! Мухой!

— А дверь? — тихо протянул дежурный.

— Иди, я за тобой закрою, а когда вернешься, позвонишь, — предложил Стас.

Косарев достал стаканы и разлил в них остатки водки, а Фомин принес из холодильника в своем кабинете нехитрую закусь: пару соленых огурцов, кусок домашнего соленого сала и краюху хлеба. Грубо покромсав все это на ломти, взял свой стакан и удрученно произнес:

— Господи! Да тут уже не знаешь, за что и пить-то!

— Чтобы отпустило, — сказал вернувшийся Стас, имея при этом в виду в первую очередь Гурова.

— Ну, если только за это, — согласился «следак».

Все выпили, не обременяя себя закуской, и Косарев попросил:

— Лев Иванович, объясни, как ты все это понял.

Гурову категорически ничего не хотелось сейчас говорить, у него было единственное желание: нажраться до провалов в биографии, чтобы наутро ничего не помнить, да вот только нельзя было — в этом деле еще разбираться и разбираться. Это потом, когда все закончится, можно будет расслабиться, съездить со Стасом к нему на дачу и отдохнуть душой. А сейчас нужно было работать, делать эту треклятую работу, которую за них никто не выполнит. И он начал:

— Первые подозрения, что здесь что-то нечисто, у меня появились, когда я узнал, как погибли потерпевшие.

— Да какие они, к черту, потерпевшие? — взревел Фомин. — Сам бы своими руками гадов на мелкие куски резал!

— Ну, для нас-то они все равно официально потерпевшие, — устало возразил Лев. — На мелкие клочки резать? Но они и так лютую смерть приняли — мы же не знаем, сколько времени они еще жили?

— Заслуженно приняли! — жестко заметил Андрей Федорович. — Я бы тому, кто это сделал, в ножки поклонился!

Гуров собрался рассказывать дальше, но тут раздался звонок — это вернулся дежурный, который обернулся действительно мухой. Он занес в кабинет два пакета с покупками, и когда стал выставлять их на стол, то увидел пуговички и воскликнул:

— О! У меня в детстве на рубашке такие же были!

— Уйди! — сдавленным голосом попросил его Косарев и, взглянув на растерявшегося дежурного, уже заорал: — Уйди, тебе сказали!

Тот пулей выскочил из кабинета и побежал к себе, но, посидев немного, решил все-таки узнать, в чем дело — а кто сказал, что любопытство сгубило только кошку? Оно, бывает, и мужикам боком выходит! Он на цыпочках пошел к кабинету, прилип ухом к двери и стал слушать. В кабинете же к тому моменту уже и закуска была нарезана и разложена, и водка была снова не только налита, но и выпита. Косарев с Фоминым закурили, и Фомин спросил:

— Ну а потом что?

— Когда я просматривал заявления о пропавших, меня насторожило то, что для ваших, уж простите, довольно глухих мест слишком много было заявлений о пропаже детей. Причем по всему району, — медленно рассказывал Лев. — Отложилось это как-то в памяти. Потом перечень драгоценностей, что были на женщине. Старинные серьги и ширпотреб, да еще и браслет с выпавшим камнем. А ведь вставить сейчас, ну, пусть не бриллиант, а что-то вроде него, чтобы пустого места не было, совсем несложно. Почему же она этого не сделала? Работа-то грошовая. Значит, побоялась соваться, то есть вещь явно краденая или с нехорошим прошлым, о котором женщина знала. А это говорит о том, что, по крайней мере, у нее самой прошлое не самое чистое. Тут тоже был повод кое о чем подумать.