Лифт вниз не поднимает - [32]
Больше всего нам понравился “пиратский вечер”. Особенно внучке. На ужин в ресторан не пускали. Стоял кордон. Придирчиво следили, чтобы все были в пиратском прикиде. Фантазия не ограничивалась.
Кто экзотично одевался, кто экзотично раздевался — это ваше личное дело! Для строптивых отступников штраф. Пять “баксов”.
Я застебал всех.
У меня есть коронный номер (еще в школе научился у Сергея Беликова).
Делаю страшные вставные зубы. Рот деформируется. Лицо члена Союза композиторов Санкт-Петербурга превращается в рожу. Но какую!
Этого мне показалось мало. Я перевернул джинсы задом наперед. Спереди образовался пузырь, который минутой раньше обтягивал задницу. В этот пузырь я вставил банку кока-колы и обрел особую мужскую привлекательность. Аполлон Бельведерский! Нет, бери круче! Сам Зевс!
На корабле путешествовали два духовных лица. Высоченные, в сутанах и крестах, но с девушками. Я незаметно подсел в ресторане к их столику и нежно обнял одного из них. Раздался отчаянный крик. Батюшки стали истово креститься. Сгинь, сатана!
Кругом слышались женские возгласы:
— Нет! Вы посмотрите, что у него спереди! А потрогать можно?
— Очень даже! — отвечал я, оголяя при этом плечо, на котором красовался женский поцелуй алого цвета.
Когда корабль причаливал в очередном порту, многие устремлялись по лавкам, преследуя какие-то высшие стратегические цели.
Я же с двумя Машами действовал однообразно: на пляж, на море, откупать внучку и жену, а потом пешком на корабль.
Так было и в Хайфе.
Таксисты уткнулись носами своих “мерседесов” прямо в борт нашей “Астрочки”. Ждали клиентов. Выбираю самого приличного. Лет шестьдесят, очки в золотой оправе. Говорит по-русски тихо, доверительно. Видно, что не жлоб.
Спрашиваю:
— Можете довезти нас до пляжа?
— А то! — слышу родной оборот речи.
— Ехать далеко?
— Очень.
— Во что это нам обойдется?
— Я знаю? Он спрашивает, во что это им обойдется. А ни во что! Пятнадцать долларов…
Жара. Внучка. Решение принято. Заталкиваю своих Марусь на заднее сиденье. Сам сажусь с “водилой”.
— Кондиционер отдельно, — несмело пробует меня на зуб шофер.
— Тогда мы вылезаем! — решительно парирую я, открывая дверцу.
— Что вылезаю? Что вылезаю? Что, вы будете выпрыгивать на ходу? Я уже мчусь! Странный вы человек. Вы, наверное, новый русский?
Проехали мы метров пятьсот. Не больше.
— Все. Прибыли! — говорит мой интеллигент. — Когда за вами приехать?
Пятнадцать “баксов” как и не бывало!
Море в Хайфе сказочное. Температура воздуха — 30, воды — 32. Слышна исключительно русская речь. Мы разделись в тени под грибком и сразу же в море. Есть такая дурацкая фраза — народу больше, чем людей! Это про пляж в Хайфе. Куча детей, куча пап и мам, куча бабушек и дедушек и нас трое. И все в море!
Вдруг одна пожилая еврейка втыкает в Машино лицо пронзительный взгляд и, преодолев секундное сомнение, орет на весь пляж:
— Все сюда! Все сюда! Вы не поверите, но это наша Маша!
— Ой, и правда! — поддерживает ее что-то плывущее рядом.
Весь пляж в одно мгновенье окружает нашу троицу:
— Ой, и правда! Это наша Маша! Вы ведь Мария Пархоменко?
— Серость! Не Пархоменко, а Пахоменко! Пархоменко — это как раз герой гражданской войны, о котором ты плачешь по ночам! — слышу я откуда-то сверху.
— А вы, вероятно, Колькер?
— Нет, нет! Я не Колькер. Вы ошиблись! — говорю я, протискиваясь к берегу.
— Посмотрите на него! Он не Колькер!
— Слушайте, не морочьте всем голову! Конечно вы Колькер. Дайте я вас поцелую!
— Нет! Ни за что! — отталкиваю я какую-то пышногрудую даму, бюстгальтер которой напоминает чехол от танка. — Я серьезно болен!
— Ой! А как вы сюда попали?
— На такси, уважаемая, на такси! — отбрыкиваюсь я.
— А сколько он взял с вас от порта до пляжа?
Этот вопрос был главным, стержневым. Порыв злого любопытства и жажда расправы звучали в нем. Он застыл в едином возгласе всего пляжа. Так дружно задать такой вопрос мог только очень слаженный коллектив. Например, Академический хор ансамбля песни и пляски им. Б. Александрова!
Нас выдала внучка:
— Пятнадцать долларов.
Уверен, что даже Иуда не слышал таких проклятий. Но они раздались не сразу. Несколько секунд стояла тишина. Весь пляж молча и ошарашенно смотрел друг другу в глаза. А потом — взрыв! Справедливо возмущенные евреи кричали что-то непотребное в адрес моего “водилы”. Подытожила всю сцену дама в чехле от танка:
— Вы записали номер? Какая сволочь! Я его найду!
К нам подошла пара — муж и жена. Женя из Карелии и Лева из Белоруссии. С ними двое детей.
“Долго будет Карелия сниться…”. Это как пароль. До ночи мы были вместе.
Год 1995. Фестиваль “Золотой шлягер”. Могилев. Минск. Беларусь.
У них своя тусовка, а у нас своя.
Владимир Браиловский, директор могилевской филармонии, под своими знаменами собрал нашу тусовку. Неразлучные Нани Брегвадзе и Медея Гоглиашвили из Грузии; Нина Дорда, Галя Ненашева, Тамара Миансарова, Муслим Магомаев, Володя Трошин из Москвы; Мария Пахоменко, Эдуард Хиль, Саша Колкер из Петербурга; Юрий Богатиков с Украины; Игорь Лученок, Виктор Вуячич и Эдуард Ханок из Беларуси.
В залах, гле выступала наша компания, люди “рожали”. Так образно, одним словом, я передаю приветственные крики и гром оваций на наших концертах. Вот где было единение и объединение, родство судеб и родство душ.
