Лифт вниз не поднимает - [25]
И вот мой инструктор в машине. “Лыжи” — так Ким называл свои костыли — уложены на полу вдоль левого борта.
— Ехай! — скомандовал инструктор.
— Напоминаю тебе, дружочек, что у меня нет тормозной педали и вывески “Учебная”.
— Не влияет роли! — парирует Рыжов.
От Черной речки я доехал до Литейного проспекта. И туг последовала новая команда:
— Разворот в обратном направлении на сто восемьдесят градусов! Ты прекрасно водишь автомобиль, зайчик мой.
Все, кто учился ездить на автомобиле, поймут меня.
Конечно, я встал поперек трамвайных путей и, конечно, именно в этот момент мотор заглох.
Здесь к моей машине коршуном кинулся общественник с красной повязкой и жезлом гаишника. Нагло вскочив на заднее сиденье, он завопил:
— Вперед! Направо! В пункт ГАИ! Там разберемся!
Трезвонящие трамваи и орущий “хунвейбин” храбрости мне не прибавили. Кое-как, на стартере я дополз до пункта ГАИ. Просто счастье, что он находился за углом, на Пестеля. И вот тут-то и начался спектакль.
— Предъявите ваши водительские права! — потребовал общественник с красной нарукавной повязкой.
— У меня нет прав! Я ученик! — отвечаю ему с достоинством.
— А где же инструктор по вождению? — спрашивает этот тип.
— Он рядом со мной! Не видите, что ли?
— А вы не могли выбрать инструктора со здоровыми руками? (С заднего сиденья ему видна только загипсованная рука.)
— У моего инструктора большой опыт. Я ему доверяю!
— На заднем стекле у вас должна быть вывеска “Учебная”. Где она? — продолжает приставать общественник.
— Вероятно, она завалилась за заднее сиденье, — выручает меня Кимуха. И продолжает: — Ученик, помогите мне достать лыжи.
— Какие еще лыжи? — возмущается общественник.
— Сейчас увидите, милейший, — говорит Ким, — только позвольте вас немного потревожить…
Изловчившись, достаю костыли. Еще немного усилий, и хлипкая конструкция восстановлена. Рыжов, выбравшись из машины, принимает вертикальное положение. Я выполняю функцию опоры.
“Красная повязка” в глубоком трансе. И здесь появляется настоящий инспектор ГАИ. Старший лейтенант.
— Вот, товарищ старший лейтенант. Этот маленький в очках — ученик. А вот этот — без ноги и руки — инструктор… — докладывает ошалевший общественник.
Лейтенант озадачен.
— Вы что, действительно инструктор? — спрашивает он у Рыжова.
И вдруг Ким отвечает в предельно высоком теноровом регистре:
— Говорите громче! Я плохо слышу!
И в ГАИ встречаются люди с юмором. Узнав, что мы те самые Колкер и Рыжов, инспектор вынес приговор:
— Штраф! Один рубль.
Про Кима я могу рассказывать бесконечно. Память сохраняет мельчайшие подробности нашего содружества.
Я мог бы рассказать, как Иван Михайлович Рыжов, отец Кима, взял в плен фельдмаршала Паулюса. Да, да! Именно он, майор контрразведки Рыжов, въехал на видавшем виды армейском “виллисе” в окруженный Сталинград и доставил в распоряжение нашего командования фашистского генерала.
Я умышленно пишу про Кима так, как будто ему и сейчас двадцать пять, и преднамеренно опускаю трагические подробности тяжелейших недугов, которые преследуют его долгие годы. Я не описываю, с каким мужеством он несет свой тяжкий крест. Никто и никогда не видел его малодушным, жалующимся.
Но об одном я хочу сказать определенно и со знанием дела. Киму Ивановичу Рыжову наше общество крупно задолжало! Ему не воздано ни по таланту, ни по значимости написанного им.
Кто же виновен в этой несправедливости?
Один неписаный закон, убивающий даже самого стойкого, самого сильного духом. Этот порочный закон испокон века неотвратимо действует именно в нашей стране — НЕТ ПРОРОКА В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ.
Договорился с Мариной Петровой, нашим добрым гением, и записал на петербургском радио большую передачу о творчестве Кима Ивановича. Первый раз эта передача была в эфире 5 апреля 1996 года. По огромному числу откликов благодарных радиослушателей передачу “Ким Рыжов” повторили 16 июня 1996 года.
Подлый мир
Чем больше были мои успехи, чем больше я высовывался, тем больше ощущал давление сверху, тем больше хлебал от чиновников всех сортов.
“Кадры решают все!”. Этот лозунг оставался руководством к действию. Поэтому Секретариат Союза композиторов насаждал во все государственные структуры, занимающиеся вопросами музыкального искусства, своих людей.
И тогда достаточно было выразительного взгляда, и мелкий чиновник безошибочно соображал, кого из композиторов надо придержать, “замолчать”, кому не заплатить, а если заплатить, то смехотворно мало.
Такие “надолбы”, беспрекословно проводящие в жизнь политику партии и правительства, сидели в своих маленьких, но руководящих креслах повсюду — в Министерствах культуры, на радио и телевидении, в концертных организациях и издательствах.
Одним словом, вся система сверху донизу была пронизана своими. Достаточно было легонько дернуть за ниточку (да что там дернуть, прикоснуться), и композитор снимался с эфира и предавался забвению.
Оружие проверенное.
На ум сразу приходят бессмертные афоризмы Александра Васильевича Сухово-Кобылина: “Взял — поделись! Как аукнется, так и откликнется!”.
Некоторые ломались. Во мне же, человеке далеко не могучем, сидело какое-то упрямство. Действие равно противодействию!
