Лицом к лицу с лесом - [10]

— Вот именно, пожаров. Сижу, понимаете, целыми днями и только диву даюсь. До чего же спокойное лето.

— Да что вы говорите! В самом деле, здесь, знаете ли, уже несколько лет пожаров не было. По правде сказать, я вообще не припомню, чтобы в этом Лесу случалось что-нибудь подобное. У нас и природа поставлена на деловую основу. Ха-ха…

— А я-то, как дурак, думаю…

— …дурак думаете…

— Думал, что ночевать придется через раз… огонь… хотя бы для наглядности. Что же, службы эти, готовность номер один, все зазря? Пожарные машины, телефонная связь… рабочие, наконец… Два месяца таращусь, глаза из орбит повылазили, все жду, жду…

— Ждете? Ха-ха, каков проказник!

Старикан заторопился. Моторы заурчали. Недоставало, чтобы его бросили на ночь в этой «древесной» тишине. Да, чуть не забыл, что думает Смотритель о немом? Наш шофер, знаете ли, вбил себе в голову, что у него где-то тут припрятан бензин…

— Бензин? — Смотритель оживился.

— Скорее всего, это пустой наговор недоброжелателя. Ведь он так безобиден на вид…

— На редкость безобиден. На вид, — с готовностью подхватил Смотритель. Он обошел старикана кругом и горячо зашептал ему на ухо: — Он не из местных?

— Из местных?

— Как говорится, лишь чаще ведома одной вся тайна сих развалин…

— Развалин?

— Деревеньки.

— Деревеньки? А-а (похоже, старикан что-то вспомнил), верно, был здесь большой хутор или что-то в этом роде. Но все в прошлом.

Понятное дело, в прошлом. Что, как не прошлое, бередит нашу душу…

10

Примерный распорядок одного дня.

С чего ему просыпаться утром, если он не спал ночь? На ладони растет солнечный зайчик. Какое сегодня число? А черт его знает. Заключенные делают на стенах такие специальные насечки, но он-то не в тюрьме. По доброй воле пришел, по доброй воле на волю и уйдет. Можно поднять трубку и справиться насчет даты у пожарников, которые сидят где-то в своих «боевых» машинах и ждут. Хотя не стоит раньше времени пугать их.

Он спускается к крану освежить бороду прохладными брызгами и спешит обратно, боясь пропустить миг зари. Его охватывает волнение. Лес в дыму? Нет, оптика подвела. Он протирает линзы полой засаленной рубашки. К его разочарованию, картинка проясняется. Увы, за темные часы ни один саженец не подрос сколько-нибудь заметно.

Он снова идет вниз. Разламывает уже зачерствевший хлеб и быстро отправляет в рот здоровенный ломоть, попутно бегая глазами по газетному листу из-под помидоров — не ради напечатанной информации, а только для того, чтобы не разучиться читать, чтобы буквы не забыть! Он возвращается на вышку, на ходу расправляясь с преогромным помидором, вкусно причмокивает, подбирает языком сок, который кровавыми струями течет по рукам. Помидор оказался с подвохом. Большой сгнивший кусок пришлось выбросить.

Тишина. Теперь и вздремнуть не грех. Проснувшись, он долго, очень долго всматривается в кроны. Впереди очередной нескончаемый день. Ох как трудно даются эти несколько шагов к столу с книгами.

Ну, и где же мы? Сколько страниц одолели? Лучше не считать, чтоб не расстраиваться. Но он пока что спокоен. Разве количество важно? Прочитанное прекрасно усвоено, можно сказать, вдоль и поперек. Душа его поет. Скоро месяц, как он корпит над большим листом бумаги. Картинка? Не совсем — карта. Это будет карта региона. Он повесит ее на стену для красоты и в назидание тем, кто придет сюда после него. Вот так, а чтоб не случилось недоразумений с установлением авторства, мы перво-наперво поставим подпись.

Что он рисует? Деревья. Но не только их. Еще холмы, проливающееся за горизонт море. С каждым днем получается все профессиональнее. Будь у него краски, он бы и птиц нарисовал, аборигенов здешних мест. Но больше всего его интересует деревня, останки коей ныне покоятся под древесными корнями. Ведь не всегда тут царила такая, тишь. Его интерес — это чисто научная пытливость. Как старикан-то говорил? — «ученые умники…» Он почесывает бороду, грязные слипшиеся волоски остаются между пальцами. Который час? Рано еще. Он доползает до конца строчки, повествующей об отношении Папы к Императору германцев, и засыпает. И почти тотчас открывает глаза. Прикуривает некрепкую сигарету и бросает горящую спичку на Лес, но она тухнет на лету. Кидает окурок в дерево, он тлеет на камушке и там, отверженный, угасает.

Он принимается беспокойно кружить по комнате. Который час? Да рано, рано.

Тогда он отправляется на поиски араба — пожелать ему доброго утречка. Пусть убедится, что он бдителен, пусть и не надеется застать его врасплох и зарезать во сне. С тех пор как Смотритель прошептал немому название деревни, тот стал подозрительным, точно затаился, ушел в себя. Он бодро шагает по сосняку. За долгие летние месяцы его походка как будто полегчала, обрела упругость. Своим бесшумным появлением он обоих приводит в замешательство.

— Привет, — говорит он на иврите.

Они отвечают ему одновременно. Девчушка — звонким чистеньким голоском, араб — хриплым мычанием. Он усмехается себе под нос и, как и положено занятому человеку, стремительно следует дальше. Среди поваленных деревьев виднеются тесаные плиты, истаявшая тень некогда обитаемых домов, а ныне — руины. Каждый день он наведывается сюда, переворачивает камни, выискивая людей… их следы.