Лицо в кадре - [4]

Внимательно слушавший его Логвинов заметил:

— Но вы противоречите сами себе…

— Выходит, Фролов не виноват! — перебил Сотниченко.

— Вот именно, — продолжал Логвинов. — Ваша версия целиком строилась на предположении, что Фролов хотел завладеть деньгами старика. Других мотивов вы не приводили. Другими словами: нет денег — нет и вины Фролова.

— А если Фролов знал, куда Прус спрятал сберкнижки? — возразил Соловьев. — Это вы учли? Именно над этим я безрезультатно бился все время…

— И напрасно бились, — снова встрял Сотниченко. — Если предположить, что Фролов знал, где спрятаны сберкнижки, то само собой, он обязательно попытался бы получить деньги.

— Неужели? — ядовито заметил Соловьев. — А вам не кажется, что вы рассуждаете слишком прямолинейно? Представьте себе что Фролов убил старика, зная, где он прячет сберкнижки. Он действительно хотел получить деньги, но после совершения преступления испугался. Да-да, просто испугался и решил не рисковать — жизнь и свобода дороже… Вот как выглядела моя версия до того, как вы ее обкорнали… Сложное это дело, ребята. Оно гораздо сложнее, чем вы себе представляете…

Наступила тишина. Скаргин неподвижно стоял у окна и рассматривал внутренний дворик прокуратуры, темнеющее небо голые, как плети, ветви деревьев.

— Извините, — глухо сказал Сотниченко. — Пожалуй, я несколько упростил вашу позицию.

— А по-моему, нет, — отозвался Логвинов. — Убийца, совершивший преступление умышленно, подготовивший и предусмотревший все, включая свое полное алиби, не станет отказываться от денег, ради которых убил. Это же ясно. Семнадцать тысяч — большая сумма. Куда в таком случае девались его воля решительность, хладнокровие, жадность, наконец?!

Соловьев вздохнул и снова принялся перелистывать дело.

— Мне кажется, все мы обходим главный вопрос, боимся что ли, его затронуть. — Сотниченко встал и подошел к письменному столу. — Разговор идет принципиальный, и от нас самих зависит, принесет он пользу или нет.

— Ну-ну, — подначил его Логвинов.

— Я, между прочим, серьезно, — обиделся Сотниченко. — Товарищ Соловьев подробно изложил нам обстоятельства дела рассказал о своих действиях по расследованию преступления. Однако если бы в этих действиях по расследованию преступления. Однако если бы в этих действиях не было ошибок, преступник, извините за резкость, не гулял бы на свободе. Я считаю основной нашей задачей найти ошибки, разобраться в них, чтобы не повторить в дальнейшем.

— Очень глубокая мысль, — заметил Логвинов. — А я так считаю, что иногда ошибки полезно повторять.

Сотниченко оставил его замечание без внимания.

— Во-первых, считаю целесообразным отбросить все материалы о Фролове, собранные раньше. Проверить эту версию заново. Во-вторых, необходимо скрупулезно изучить все, что имеет отношение к Арбузовой, у которой Фролов был в день убийства. Не знаю, как вам, а мне сама собой напрашивается версия о сговоре этих людей, я имею ввиду Фролова и Арбузову. В-третьих, надо еще раз, более тщательно, провести поиск сберегательных книжек убитого…

— Кажется, я вам больше не нужен, — подал голос Соловьев. Он отложил папку и поднялся со стула. — Позволю себе дать последний совет. Не впадайте в крайности. Пожалуй, моя ошибка заключалась именно в этом… Увидите сами — дело каверзное. Повторяю не для того, чтобы напугать, а чтобы предостеречь…

Он сухо кивнул и вышел из комнаты. Логвинов с немым вопросом посмотрел на Скаргина, а Сотниченко пошевелил широкими плечами, точно разминаясь перед предстоящим поединком.

Глава 2

1.

Интересно, о чем думает, посыпая магнезией грудь, штангист, когда судья-информатор объявляет его последний подход к штанге? Или актер перед выходом на сцену в день премьеры? А стерилизующий руки хирург — о чем думает он, увидев в щель двери угол операционного стола с уснувшим под наркозом больным?

Наверное, о том же, о чем думал я, вернувшись домой после оперативного совещания. Сумею? Справлюсь ли? Эти вопросы, независимо от желания, скорее вопреки ему, возникают у каждого из нас при получении очередного задания. Их не задашь вслух. Я знаю, многие гонят сомнения, избегают вопросов — из суеверия, мнительности, боязни расслабиться. Но сомнение — не всегда признак или свидетельство слабости. Часто оно помогает, и эффективно, заново взвесить силы, мобилизовать себя, правильно оценить реальное положение вещей.

Пусть мой хирург, и актер, и спортсмен думают об ответственности — кажется, так принято выражаться в газетах. Заодно с ними подумаю и я. Это не повредит никому.

Очевидно поэтому, вернувшись домой, я задаю себе все те же вопросы, что задавал во время совещания.

Понимаю ли сложность поставленной задачи?

Конечно, да.

Готов ли взять на себя руководство поиском?

Да.

Уверен ли в успехе?

Ответ так же односложен: нет.

Соловьев, подписав постановление, фактически расписался в своем бессилии. Но заострять на этом внимание, подчеркивать это, как попытался сделать Сотниченко, не только нетактично а, я бы сказал, вредно. Надо иметь ввиду ошибки, совершенные другими, надо учитывать их, но ставить в вину, замыкать все на слабости предшественника — не годится. Удобное, между прочим, объяснение на случай неудачи: я не смог, но ведь и он тоже. Тем более, что Сотниченко на самом деле имеет склонность торопиться с выводами.