Лицо под вуалью - [71]

– Что ты пытаешься этим сказать?

– Она не занималась уборкой либо уборка была побочной задачей или предлогом для Робсона. Она что-то искала, она переворачивала все в доме вверх дном, поднимала ковры и забиралась на чердак. Не знаю, что это такое. Хотя у меня есть несколько идей. Я не знаю, нашла ли она эту вещь, но считаю, что именно поиски привели ее сюда и так долго здесь продержали, а вовсе не преданность Робсону. И я думаю, мы теперь нечасто будем ее здесь видеть – или потому, что она нашла то, что искала, или потому, что она понимает, что не найдет этого. А это значит, что того, что она ищет, нет в доме или что оно очень хитроумно спрятано.

Вместо того чтобы задать напрашивающийся вопрос, Бёрден сказал:

– Мы сами не обыскали дом. Надо это сделать?

Вексфорд заколебался, но тут зазвонил телефон, и его коллега поднял трубку.

Очевидно, приехал Клиффорд.

– Мне надо идти, – развел руками Майкл. – А что, по-твоему, она искала?

– То документальное свидетельство, на котором Гвен Робсон строила свою деятельность шантажистки, конечно.

– О, ничего такого не существовало, – легкомысленно возразил Бёрден. – Это все слухи, просто она что-то слышала или подозревала. – Он не стал ждать ответа начальника, а спустился в комнату для допросов на первом этаже – ту, которая была отделана, как шкура древнего спаниеля. Дождь струился по окнам, а стекла потеряли прозрачность. Сандерс сидел у стола, и перед ним стоял пластиковый стаканчик кофе. Диана Петтит устроилась напротив него и читала юридический раздел в «Индепендент». Она встала, и Бёрден кивнул ей, показывая, чтобы она оставила их с включенным магнитофоном. Клиффорд приподнялся и протянул ему руку – Майкл так удивился, что пожал ее, едва успев понять, что он делает.

– Мы можем начать? – с нетерпением спросил молодой человек.

С этим Бёрдену было трудно справиться. Впервые в его карьере полицейского у него возникло ощущение, что его плохо подготовили к этой профессии или что его преподаватели не уделяли должного внимания какому-то разделу обучения.

– Что ты хочешь мне рассказать? – спросил он, и сам понял, что его голос звучит осторожно и неуверенно.

– Я вам рассказываю о том, что я за человек. Я говорю о своих чувствах. – Клиффорд отвел глаза, и к изумлению инспектора, в них промелькнул озорной огонек. Это было так неуместно, что шокировало, парень же весело рассмеялся. – Я пытаюсь вам рассказать, что заставило меня делать это.

– Делать это? – Бёрден перегнулся через стол.

– Делать то, что я делаю, – равнодушно произнес Сандерс. – Вести такую жизнь. – Он снова рассмеялся. – Это была шутка. Я хотел заставить вас подумать, что я собираюсь сказать «убить миссис Робсон». Простите, это было не очень забавно. – Глубоко вздохнув, он прочистил горло. – Я – арестант. Вы это знали?

Майкл ничего не ответил. Что на это можно было сказать?

– Я – сам себе тюремщик. Додо об этом позаботилась, – продолжал его собеседник. – Зачем ей это надо, спросите вы? Некоторые рождаются для того, чтобы стать тюремщиками. Ради власти. Я – первый человек, который действительно в ее власти, понимаете, единственный. Другие сопротивлялись, они вырвались. Сказать вам, как она познакомилась с моим отцом? Отец принадлежал к высшему классу, знаете ли, у него был дядя, который служил шерифом графства. Не знаю, что это в действительности значит, но это очень важная должность. Мой дед был фермером-джентльменом, он владел тремястами акрами земли. Все было прочным, когда отец был ребенком, и они могли продолжать вести тот образ жизни, к которому привыкли. Большая часть Кингсмаркхэма построена на земле моего деда.

Глядя на Сандерса с растущим отчаянием, Бёрден чувствовал обиду за ту глупую шутку, которую попытался сыграть с ним этот парень, сделав вид, будто собирается сделать признание. А Клиффорд добавил, раздражая его еще больше:

– Ваш собственный дом, где бы он ни был, вероятно, тоже стоит на участке, который раньше принадлежал моей семье.

Он отпил кофе, сжимая стаканчик обеими руками и позволяя инспектору рассмотреть свои обгрызенные под корень ногти.

– Додо нанялась к родителям отца в качестве служанки. Это вас удивляет, не так ли?.. Не горничной – о, нет! – а просто поденщицей, которой приходится выполнять тяжелую работу. У них были горничные и шофер, но это до войны. После войны им пришлось довольствоваться моей матерью. Не знаю, как она заставила отца жениться на ней. Она говорит «любовь», но это понятно. Я родился только через два года после их женитьбы, так что дело было не в этом. Когда она вышла замуж, ей захотелось стать владелицей дома, быть боссом и тюремщицей.

– Откуда ты можешь это знать? – смущенно спросил Бёрден, так как начал понимать, что имел в виду Олсон, приводя свой парадокс узнавания и отсутствия узнавания.

Когда Клиффорд продолжил, полицейский только подчеркнул это.

– Я знаю свою мать, – говорил молодой человек. – Дед умер – он был очень старый и долго болел. Сразу же после похорон отец нас бросил – это случилось прямо на следующий день, я все это помню. Мне было пять лет, видите ли. Я помню, как ходил на похороны вместе с матерью, отцом и бабушкой. Мне пришлось пойти, меня не с кем было оставить, это было до того, как я пошел в школу. Мать надела ярко-красную шляпу с маленькой вуалью и ярко-красное пальто. Оно было новое, и она раньше никогда его не носила, и когда я ее в нем увидел, я подумал, что именно так женщины одеваются на похороны – в ярко-красное. Я думал, что это правильно, потому что никогда не видел ее в красном раньше. Когда бабушка спустилась вниз, она была в черном. И я спросил у нее: «Почему ты не в красном, бабушка?», а Додо рассмеялась.