Личный демон. Книга 3 - [68]

— Значит, мы, в отличие от богов, видим будущее, — отдышавшись, произносит Катя. — Вот почему ты выбрал меня. Вот почему я антихрист, а вовсе не потому, что приврать с детства люблю.

— Это поможет тебе выкручиваться, — бесстрастно замечает Денница, — когда все они начнут просить тебя о пророчествах, имея в виду, конечно же, утешительные пророчества. Которых не будет. А если сказать им правду — не будет вообще ничего. Они сами все уничтожат, лишь бы не дожить до того, о чем ты им расскажешь.

Лицо у Кати немеет, то ли от рома, то ли от представших ей картин, от скул до подбородка — сухой лед, только что не дымится в горячем воздухе преисподней.

— А я расскажу?

— Понемногу. По крохе, по капле. Истина — яд, который принимают как лекарство.

— Да я и сама не знаю, что вижу, — беспомощно бормочет Катерина, вглядываясь в очертания будущего пролома, полыньи в озере Коцит, куда они ввалятся всей геенной огненной — и довольно скоро. И замерзнет ад.

— Неважно, — отмахивается Люцифер. — Главное, что видишь ты и вижу я, а остальные — нет. Мы вдвоем против всех.

— Спина к спине у мачты, — улыбается Катиными губами Кэт.

— Плечо к плечу на троне, — подмигивает Мореход, становясь на удивление похожим на Торо. — Сумасшедшие владыки ада.

— Когда-нибудь эту коронацию назовут Ночью безумных владык и будут праздновать, как день Гая Фокса, — усмехается Катя, в душе обмирая: а вдруг и шутка — всего лишь завязь правды, похожая на зрелый плод не больше, чем икринка — на кракена. — Но ты ведь скажешь мне, что происходит?

— Сама догадаешься. Особенно после того, что проделала с собой и со мной, — дергает щекой Люцифер — намек на улыбку или на раздражение, или на то и другое разом. — Спроси себя: для чего? Забавы ради?

Слившись со своей тенью, ее хейлель забросил игры в симпатяшку-суккуба, очаровывающего всех и вся на своем пути — просто потому что может. Он больше ничего не пытается смягчить, точно осознал наконец всю меру человеческой выносливости, скрытой внутри слабости, говорит, не выбирая слов и интонаций, смотрит без теплоты, без приглашения во взгляде. Катерине тяжело с ним — настоящим. При этом равнодушная снисходительность Наамы, будто железный стержень, не дает ей согнуться под этой тяжестью. Саграда тоже изменилась, открывшись для своей тени.

— Я сделала то, о чем мечтают люди, — медленно, размеренно произносит она. — Мы хотим знать себя до донышка. И мечтаем там, в глубине себя, оказаться не хуже придуманных идеалов. Понимаем, что это невозможно, но продолжаем мечтать.

— Еще недавно люди мечтали о другом. Они мечтали разорвать душу надвое и избавиться от половины, мешавшей им уважать себя, гордиться собой. Мечтали не об отпущении — об очищении от грехов. Человечество подозревало в грехе великую силу, верило, что эта сила несравненный разрушитель. И не ведало, что и творец тоже несравненный, что миры пекутся из муки грехов в горниле страстей, как блинчики. Теперь оно узнало. И жаждет овладеть этой мощью. Человечество заглядывает в ад, все глубже, все жаднее. Ад к этому не готов. Старые боги боятся стать пешками в играх людей. Боятся, но рано или поздно станут. Мы беззащитны перед вашим родом. — Неровный румянец стыда выступает на скулах Люцифера. Он зол, но он, по крайней мере, не собирается лгать себе. Да и другим тоже.

Ангельская правдивая кровь.

— Хватит говорить о нас так, словно нас здесь нет. — Голос у Апрель точно у обиженного подростка. — Могли бы просто рассказать, что видите, и попросить присоединиться. Безумие верный соратник и никого еще не покинуло по своей воле.

Князь и княгиня смеются шутке, мало похожей на шутку. Им действительно придется носить титул безумных владык — годы и годы. Перекраивать в угоду своему безумию преисподнюю, преодолевая яростное сопротивление демонской иерархии сверху донизу, от второго князя до распоследнего мелкого беса, беря во временные соратники небеса, чтобы через пару удачно провернутых интриг предавать сообщников и расходиться каждый в свою сторону: грешники — ошую, праведники — одесную.

Политика — это ад. Ад — это политика.

— Скажи ей, что ты видишь. И мне заодно, — велит Люцифер.

Катя опускает веки и пытается рассмотреть грядущее — так глубинная тварь из-под воды, через колеблющийся хрусталь вглядывается в очертания корабельного борта, в склоненные над ним человеческие лица.

Грядущее… обыденно. До обидного обыденно. В воображении всех, кто рисует себе будущее, рождается мир красочный и захламленный, будто комиссионка советских времен, где антикварные драгоценности соседствовали с засаленными раскладушками. То, что грезится Катерине, ничуть не напоминает комиссионку. Это всё та же площадка для крысиных бегов на выживание. Так же солнце ползет в белесом от жары или холода небе, так же луна встает над горизонтом, медная или золотая, чтобы к полуночи уменьшиться и сменить цвет на белое серебро. Хотя результаты бегов все сильнее раскачивают мироздание, словно огромную древнюю лодку, которая вот-вот хрустнет и развалится на несколько частей — хрупкая, обветшалая, латаная-перелатаная.

Да, именно так все и произойдет. И будет длиться, пока не закончится.