Личный демон. Книга 1 - [17]

Внезапная «драконья отрыжка», знакомая, но несвоевременная, ринулась из груди в глотку. Впервые Наама вздумала выползти на свет белым днем — на часах и четырех нет, солнце даже не клонится к закату, ты что, дура хвостатая?

— Сама дур-р-ра! — проурчала кошка, возникая у Катиного колена. Катя, опустившаяся на корточки якобы из желания получше рассмотреть нижние полки, с трудом восстанавливала дыхание. — Я не вампир, чтобы солнца бояться. Мне нужна не темнота, мне нужна луна. А луна давно взошла.

Катерина вспомнила: тонкий белый серпик, похожий на обрезок ногтя, почти невидимый на фоне бледной синевы, плыл над Катиной головой всю дорогу, то ныряя в облака, то снова появляясь.

— Не луна тебе нужна, а перед соседями меня опозорить. — Катя, приподнимаясь, автоматически схватилась за край пластикового корыта, оперлась… Волна огромных зимних огурцов, точно пупырчатое цунами, нависла над замершей от ужаса Катериной. Вот сейчас, сейчас ее похоронит под зеленым оползнем… И тут чьи-то пальцы с отчаяньем впились в край того же корыта. В противоположный край. Усилия двух человек, избравших опорой совершенно неподходящий предмет, уравновесили друг друга. А главное, они уравновесили покачнувшуюся емкость с огурцами.

— Ой, извините! — хором произнесли Катя с незнакомкой и одновременно рассмеялись.

Женщина показалась Катерине странной. Даже страннее самой Кати. Катерина хотя бы банданой голову повязала — почти классический головной убор. А у дамочки, едва не погребенной под горой огурцов, на волосах красовалась черная атласная лента с раскидистым эспри синевато-стального окраса. Глядя на эту роскошь, поневоле вспоминались райские птицы, поросшие джунглями острова, не тронутая земледелием земля и не испорченные цивилизацией народы. Широко распахнутые глаза незнакомки удивительным образом гармонировали с воображаемой картиной. Притом, что одета она была, разумеется, не в юбку из травы. На даме в эспри было платье из шелковистой бахромы, плясавшей и мерцавшей мглистым блеском при каждом движении бедер. Раньше Катерине казалось: такие платья существуют только в фильмах про коварство и любовь эпохи ар-нуво.

И вот оно наяву перед Катей, дивное виденье — платье, эспри, атласная лента и чистый взгляд дикаря, уверенного, что все идет как должно.

— Вы тоже к Таточке на вечеринку! — рассмеялась незнакомка от души и даже в ладоши захлопала. — Костюм роскошный, — безумица протянула руку и дотронулась до лацкана Катиного пиджака, — и такой точный!

Катерина осторожно скосила глаз, осматривая себя — и наткнулась взглядом на ехидную морду Наамы. Опять ты меня черт те во что обрядила, дьяволица? Так и есть! Старомодный удлиненный пиджак с галуном по шву и старые бриджи в сочетании с ботфортами, выуженными бог весть с каких антресолей (что поделать, вся новая верхняя одежда и обувь погибла в огне, охватившем прихожую) создали поразительный эффект: немодно одетая сорокалетняя тетка превратилась в пиратку с повязкой на глазу, не слишком шикарную, поистаскавшуюся в последнем плаванье, но оттого еще более аутентичную.

— Вы Мэри Рид или Энн Бонни? — радостно поинтересовалась женщина в ретро-бахроме, за которой, судя по всему, Кате придется последовать на вечеринку к неведомой Таточке.

— Если бы ты дрался как мужчина, то тебя бы не повесили, как собаку![4] — внезапно рыкнула Наама.

Незнакомка подняла бровь:

— А, так вы со своим демоном! Извините, я не заметила. Я вообще ужасно рассеянная. Это оттого, что мне кажется: если замечать все, что люди делают и говорят в моем присутствии, можно сойти с ума. — И глаза ее блеснули зеленовато-серебристым блеском подувядшей полыни.

— Извините, — осторожно начала Катерина, — вы Апрель?

— Ну да, это мое прозвище, — качнулось эспри. — А разве мы знакомы?

— Знакомы заочно, — ухмыльнулась Наама. — Лисси ей являлась. Во сне.

— Мой демон? — недоверчиво поинтересовалась Апрель. — Я думала, Лисси без меня уже давно никому не является. Она, — Апрель понизила голос до чисто кухонной интимности, достижимой только в присутствии большого количества продуктов, — говорит, это я навожу на окружающих безумие, а она лишь придает ему божественный вид. — И орудие богини безумия прыснуло девчоночьим смешком. Кате тоже захотелось хихикнуть, прикрыв рот ладонью: божественное безумие на нашей стороне! правое наше дело или неправое — оно непобедимо!

И ледяной иголочкой ткнулось в ребро излучение желтого алмаза с черным зрачком внутри: не раскисай! не поддавайся умноженному обаянию демона безумия и прирожденной сумасбродки! сгоришь!

Гореть я уже горела, подумалось Кате. Мне не понравилось, но опыт, считай, приобрела. Пора испытать этот опыт в боевой обстановке.

— Я не приглашена на карнавал, — призналась Катерина, понимая, что непременно будет разоблачена таинственной Таточкой. — Но вы меня ужасно заинтриговали.

— Если Лисси предупреждала о скорой встрече — это лучше любого приглашения! — всплеснула руками Апрель. — Вы совсем, что ли, ничего не знаете о карнавале Бельтейна?

* * *

Бельтейн, значит. Вальпургиева ночь, День всех святых, сексуальная инициация викканских богов и праздник трудящихся на заедку. Катино воображение, разумеется, тут же нарисовало фонтаны горячительного и голых дам, марширующих по бесконечной лестнице к королеве, которая, как всегда, в восхищении. Что еще, спрашивается, может представить немолодая тетка, сызмальства мечтавшая о похищении себя нечистой силой? И ведь не корысти ради, а только чтобы развеять ощущение, будто стоишь ты на пригорке и видишь всю свою жизнь от края до края: плоская серая равнина, вместо гор — кочки, вместо морей — лужи, вместо джунглей — заросли крапивы… Мелко и безрадостно. Не то что у счастливицы Маргариты Николаевны, терявшей и обретавшей любовь и смысл жизни по три раза в сезон.