Личная жизнь женщины-кошки - [64]

– Я не верю глазам своим, – пробормотала я. Краем глаза я видела, как чуть поодаль стоял, не двигаясь, Игорь, и что-то странное, словно наложение двух миров, сбой в матрице, заставило меня на секунду зажмуриться.

– Я не исчез? – улыбнулся Юра.

Я покачала головой:

– Нет, к сожалению.

– Вот она, благодарность, – укоризненно кивнул он.

– Как так вышло, я не понимаю? Откуда ты тут взялся?

– Слушай, ты интересная такая, подруга моя, я вижу по телевизору, как ОМОН тебя валит на землю, ты раскидываешь с десяток кабанов, но они тебя вяжут, и ты в наручниках, как я всегда хотел, идешь в тюрьму на пожизненное. Разве я мог оставаться в стороне?

– Господи, ты ничуть не изменился! Какой бред!

– Вовсе не бред. Это просто версия новости про тебя, Фая, по Рен-ТВ. Хроника неопознанных преступлений. А если серьезно, я же сразу понял, что не могла ты никого отравить.

– Не могла, – согласилась я.

– Если бы это была ты, то весь чан с солянкой просто на пол перевернула!

– Не поэтому! – расхохоталась я.

– И потом, ты же готовить совершенно не умеешь. Ты бы выбрала другой способ человекоубийства.

– Юрка!

– Ты бы начала читать лекцию по сопромату на какой-нибудь площади. Люди бы сами начали стреляться. – Юрка не собирался останавливаться, и я подняла руки и повернулась, сделав вид, что ухожу.

– Да ладно тебе! – примирительно бросил Молчанов. – Поехали в кабак, поговорим. Нам есть о чем поговорить.

– Ты считаешь? – и против воли я оглянулась на Игоря. Тот отвернулся и делал вид, что смотрит что-то в телефоне.

– Поехали, поехали. Пусть твоя делегация тоже едет, если хочешь, – кивнул Юра, а потом, совсем как в старые добрые (или, скорее, злые) времена, подтолкнул меня к своему внедорожнику. Практически втолкнул в него.

Уже сидя, как Юрка изволил выразиться, в кабаке, мне удалось, не без труда, восстановить цепочку событий, приведшую меня в эту точку. Оказалось, что Юра, как только увидел меня по телевизору, тут же нашел телефон моей сестры и позвонил ей. Конечно, это не должно было меня удивить, Молчанов ведь журналист, он никогда не стирает номера телефонов. Мало ли что. Вдруг пригодится.

Вот, пригодилось.

– Хорошо, ты позвонил сестре. А мама?

– Мама твоя позвонила сама, когда я уже искал адвоката, – сказал Юра.

– Спасибо, Юра, спасибо за адвоката. – Я чуть не расплакалась, стресс и ужас последних почти сорока восьми часов накатили на меня, как волна на неумелого сёрфера. Я почти тонула в этом ужасе. – Вы так быстро меня вытащили!

– Понимаете, Фаина Павловна, мы не сразу получили информацию даже о том, где именно вас содержат, – вставил слово адвокат, наворачивая с аппетитом какой-то супец. – А уж добиться от них документов вообще было непросто. Я понимаю, почему. Основания-то были хлипкие, как вырванные петли в калитке. На соплях все.

– Скажите мне, а все живы?

– Вы о чем? – опешил адвокат.

– Я о тех, кого отравили, кого увезли в больницу. Как дела у них?

– Я не уверен, – покачал головой адвокат.

– Точно никто не умер, мне бы сообщили, – вмешался Юра. Конечно, ведь он бы тут же побежал делать материал для своего канала. Впрочем, не могу же я снова винить его только за то, что он хорош в своей профессии. Юра с одинаковым цинизмом воспринимает людей вокруг и рвущиеся бомбы где-то в Ираке. Для него все – потенциальная новость, а уже потом нечто «про него». Когда-то Молчанов рассказал мне историю про фотографа – реального фотографа, – работавшего в горячих точках. Он видел столько, что уже не реагировал ни на что по-человечески. Если рядом кто-то падал на землю, тот фотограф не звал врача – он хватал фотоаппарат. Но крыша, как говорил Молчанов, ехала все равно. И вот однажды, после особенно тяжелого рейда, где их группе пришлось снимать почти целиком уничтоженную деревню, всю группу привезли на перевалочный пункт – не отдохнуть, конечно, просто поработать на менее опасной точке. На перевалочном пункте было море местных, там раздавали скудную гуманитарную помощь, но даже той на всех не хватало, очереди были, как Млечный Путь в космосе.

Все фотографы из группы делали фотографии несколько дней. Негативы разбирали позднее, и даже не они. Одна девушка-редактор нашла на пленке снимок, который позже «взорвал» весь мир, – маленькая девочка, худая, умирающая от голода, лежит согнувшись на земле, уже не надеясь ни на что, а неподалеку от нее сидит огромный стервятник. Хищная, умная птица ждет смерти ребенка. Птицам не свойственно сочувствие, но не людям. Фотография потрясла всю общественность. Ее напечатали везде, где только можно, дали Пулитцеровскую премию, а затем задали вопрос, на который фотограф никак не смог ответить: «А что стало с той девочкой?» Фотограф ничего не знал о девочке, он даже не мог вспомнить точно, как и когда сделал этот кадр – один из сотен, тысяч подобных кадров. Фотографа сделали персонально ответственным за смерть ребенка: в конечном счете, не выдержав общественного прессинга, он покончил с собой. Юра Молчанов тогда сказал: «Мы не умеем кормить детей, мы умеем только судить людей». Я тогда только поняла, какая вывернутая наизнанку его работа. Но если бы кто-то из моих коллег умер, ему бы точно сообщили.