Лицей 2019. Третий выпуск - [2]

При этом в состоявшееся поколение, как в детскую песочницу, берут не всех ровесников: «а вас с ребёнком здесь не стояло», как написал Андрей Вознесенский. Великий русский писатель Владимир Маканин был 1937 года рождения. И переводчик, филолог, религиозный мыслитель Сергей Сергеевич Аверинцев — тоже 1937-го. Но кому придёт в голову включать их в славные ряды шестидесятников, в отличие от Битова, Ахмадулиной или Эдуарда Успенского, их одногодков? Маканин и Аверинцев совсем другие, слеплены из другого теста. Не поколенческого.

Вывод из этого прост. Книгу, которую вы держите в руках, нужно читать. Но совсем не потому, что в ней представлено новое поколение русских писателей. Авторы, которых ищет и находит премия «Лицей» вот уже три сезона кряду, никакого поколения (пока) не образуют. А сложится ли оно, или это будут личные, отдельные пути — Бог весть. Зато и премия «Лицей», и этот сборник дают нечто более важное. Они знакомят с яркими индивидуальностями. С людьми, которые идут в литературу своими неповторимыми путями. Дают чувство новой литературной энергии. И дарят удовольствие от подлинности. Честное слово, это немало.

Некоторые из победителей предшествующих двух сезонов уже вполне писательски сложились и подтвердили «лауреатскую» репутацию — вспомним хотя бы лауреата первого сезона, прозаика Евгению Некрасову, чья яркая «Калечина-Малечина» в 2019-м вошла в короткий список «Большой книги» и стала частью полноценного литературного пейзажа. Без скидок, авансов и отеческого похлопывания по плечу. Кто-то продолжает искать себя, но так сильно, так мощно, что с изумлением следишь за этим поиском. Недаром в слове «сезон» звучит сериальный отголосок: премия удерживает внимание аудитории, как хороший сериал, не отпуская, сохраняя интерес, выводя на сцену новых и новых героев.

Кто же вышел на неё сейчас, по итогам третьего сезона? Прозу, прямо скажем, читают больше и охотней, но начнём с поэтов; споров в этой номинации (открою тайну совещательной комнаты) было меньше, чем в разделе прозы, где у большинства финалистов был шанс войти в итоговую тройку и консенсус был достигнут не сразу.

Лауреатом стала Оксана Васякина, родом из Усть-Илимска, живущая сейчас в Москве. Она давно известна в литературном кругу. Впрочем, и шире — тоже. Васякина демонстративно, резко разрывает с убеждением, будто русский стих предпочитает классические формы. Вопреки тому, что говорят поэты старших генераций (и особо непреклонно — Александр Кушнер), Васякина дышит стихами как хочет, затягивая в поэзию низовые темы, взламывая и заново собирая ритмы. Что-то есть в её стихах от силы раннего русского рока — я говорю не о поэтике, скорей об интонации.

…я не помню какое в сибири лето

но помню страшные ослепительные зимы

и в моих воспоминаниях мать

всегда в заиндевевшем автобусе смотрит

сквозь мутное стекло на дорогу

у неё губы в жирной бордовой помаде

и над губами светлые усики покрыты инеем

она смотрит перед собой

на дорогу

Разрывает Васякина и с представлениями о границе «поэтического» и «прозаического», о природе «женского» начала в словесности, о гендерном статусе в целом. Её принципиальный феминизм — не хипстерский, не игровой; это убеждение, вызревшее и переведённое на современный поэтический язык. Но если бы она лишь разрывала, отказывалась, преодолевала, а не создавала, утверждала, предъявляла опыт, то её стихи не вызывали бы такого отклика. А отклик есть. И отвержение, и приятие сопровождают публикации и выступления Васякиной; она одна из немногих поэтов (поэток?), чьи стихи прорываются к новой аудитории и завоёвывают её.

Занявшая второе место Александра Шалашова тоже работает с вольными ритмическими конструкциями, тоже отходит от привычного размеренного и как бы уснувшего стиха. Но отходит, как бы сказать, деликатней и мягче; впрочем, она и вообще — мягче. И в картине мира, и в интонациях, и в словах, сквозь которые просвечивает лёгкая (опять же, в её мире почти всё лёгкое) ностальгия:

Я держу в руках книгу семьдесят седьмого года издания —

сколько стояло их на полках гэдээровского серванта,

под светом чехословацкой люстры, в комнате,

пахнущей пылью и одеколоном «Шипр»?

Я представляю, как они жили — приходили с работы,

ели суп с мелкой яичной лапшой, пересаживали цветы,

вешали занавески, воспитывали сына с дочерью, слушали,

как ветер мая в открытую форточку

дует.

Ставший третьим поэтическим лауреатом смолянин Антон Азаренков не боится быть куда классичней. Нет, он тоже предпочитает свободный стих, тоже втягивает в лирическую воронку самые разные сюжеты, от бытовых до бытийственных. Но при этом сам его тон, сам его внутренний ритм соотнесены с опытом ближайших предшественников. И это не традиционализм — просто литературные обстоятельства переменились. Если большинство твоих ровесников работает на грани слома, значит, слом и стал традицией. А обратиться через голову эпохи к высокой норме — всё равно что переступить через конвенцию, проявить ту поэтическую волю, без которой успеха не будет.

Энциклопедия детских страхов:

меня маленьким мама водила в секту.

Я до сих пор помню этот запах