Лгунья - [19]

Французская полиция все ещё обследует район Лиможа в поисках тела миссис Маргарет Дэвисон, 36-летней секретарши из Сток-он-Трент, которая исчезла три недели назад, находясь на отдыхе в Париже. Ее муж, Энтони Дэвисон, 39 лет, начальник отдела реализации и сбыта, вчера вечером сделал объявление по французскому телевидению, прося откликнуться тех, кто мог видеть его жену. Одежда миссис Дэвисон была найдена местным фермеров в зоне розыска.

Я лихорадочно просмотрела остальные газеты. Ни в «Телеграф», ни в кратких, на четыре колонки, сводках «Гвардиан» ничего не было. На центральных страницах «Сан» я нашла фотографию Тони, он ссутулился, поднял руки к лицу, заслоняясь от камеры. Я поняла, что это Тони. Поняла сразу, ещё до того, как прочла заголовок: «Энтони Дэвисон, чья пропавшая жена считается жертвой французского убийства на сексуальной почве».

Я долго пялилась на страницу, кружилась голова. Я не знала, что и думать. По иронии судьбы, благодаря какому-то чуду, то, чего я желала больше всего, но считала безвозвратно утерянным, вернулось ко мне. Я перестала существовать. Я была никем. Маргарет Дэвисон, тридцатишестилетняя домохозяйка и секретарша из Хенли, мертва. Так говорилось в газетах. Полиция ищет её тело. В конце концов, подумала я, — во мне пробудилась способность рассуждать, даже испытывать сострадание, — в конце концов, если ты пропала и считалась мертвой в течение трех недель, значит, для Тони самое худшее уже позади. Дольше он не станет по тебе убиваться. Так зачем же снова его беспокоить? Оставайся мертвой.

Это была до того соблазнительная, до того простая мысль, что я почти позволила себе поддаться её соблазну. Почти. Вместо этого я закрыла газету, аккуратно сложила её — созерцать сутулые плечи и прикрытое руками лицо Тони было слишком мучительно — и приняла разумное решение рассказать правду. И к тому времени, когда вернулся доктор Вердокс, я как раз набралась храбрости это сделать.

— По-моему, я должна вам кое-что сказать… — начала я, но мне до сих пор было трудно справиться со сложной комбинацией слов.

— За дверью ждут полицейские, — сказал он. — Хотят с вами побеседовать.

Вообще-то говоря, эти полицейские появились очень кстати, ибо у меня был шанс додумать фразу, которую я собиралась произнести, и не нужно будет повторять эти скучные объяснения дважды. Хотя, если подумать, то мне и один раз не придется давать объяснений, потому что они меня тут же узнают. Уже три недели моя фотография из паспорта украшает стены каждого полицейского участка во Франции.

— Вы достаточно окрепли, чтобы с ними разговаривать? — спросил он.

— Да, — ответила я.

Полицейских было двое: один довольно высокий, лысоватый, в кожаной куртке, другой маленький, темноволосый. Маленький все время озирался, будто от скуки, и втягивал щеки. Он был похож на миниатюрную версию Алена Делона. Я сидела с газетой «Дэйли Мэйл», открытой как раз на моем фото, готовая, если понадобится, предъявить его в качестве доказательства.

Высокий и лысоватый представился. Я забыла, как его звали. И с самого начала стало ясно, что он меня не узнал. Его первые слова:

— Мэри-Кристин Масбу?

— Прежде чем вы продолжите, я должна кое-что объяснить. Я вовсе не та, за кого вы меня принимаете, — сказала я.

Нет, не сказала. Зачем я теперь-то вру? Увидев двух полицейских, я тут же отчетливо поняла, что не собираюсь им ничего говорить.

— Мэри-Кристин Масбу? — спросил высокий в кожаной куртке, и я не сделала ни малейшей попытки возразить ему. Почему бы на несколько дней не одолжить у Крис её имя, покуда я не наберусь мужества? Ей оно уже не понадобится. Я решила не говорить им ни правды, ни лжи. Пусть они мне сами все скажут, думала я. Пусть сами решают. А у меня на коленях пусть лежит открытая газета — по крайней мере, хоть в чем-то поступлю честно. Если они того пожелают, то смогут запросто увидеть снимок; смогут прочесть статью. Захотят — поймут. Я же буду соглашаться со всем, что они скажут. Это проще всего.

Высокий, лысеющий полицейский присел на кровать. Он понял так, что я направлялась на юг от Кале, верно? По-английски он говорил очень недурно. Могу ли я сказать ему, куда держала путь, или у меня до сих пор проблемы с памятью?

— Нет, — сказала я. — Я очень хорошо все помню. Я ехала в Фижеак.

По крайней мере, буду отвечать как можно правдивее, подумала я.

— В отпуск? — спросил он. Это даже не было вопросом. Он просто хотел, чтобы я подтвердила то, что он и так считал непреложным фактом, поэтому я ничего не ответила. На меня накатило приятное безразличие, словно все это происходило с кем-то другим.

— А как насчет вашей семьи? — спросил он.

Я встревожилась.

— Какой семьи?

Он взглянул на меня с удивлением. Мы тупо смотрели друг на друга, как будто он использовал совершенно неподходящее слово. На секунду я вообразила, что под «семьей» он подразумевал Тони, а потом сообразила, что речь шла, разумеется, о семье Крис.

— Вашей семьи, — повторил он с легкой неуверенностью, словно заподозрил, что и в самом деле использовал неверное слово. — Есть у вас кто-то, кого мы должны известить?

Я покачала головой.