Лгунья - [12]

Именно поэтому Лави с такой легкостью распознал ложь продавщицы мороженого. Он почувствовал зазор между ее словами и тем, что произошло на самом деле. И когда все ушли, он сказал:

– Я знаю, что ты врешь.

Он думал, она заплачет, испугается, но Нофар смотрела на него как ни в чем не бывало. Лицо у нее было спокойным.

Он заявил: «Я знаю, что ты врешь», – а она, вместо всех слов, которые могла бы сказать, спросила только: «Чего ты хочешь?» – и он понял, что не ошибся. То, что было лишь догадкой, теперь получило подтверждение.

– Я хочу, чтобы ты упомянула меня в интервью на телевидении. Назови меня по имени.

– А как тебя зовут?

– Лави Маймон. Когда тебя спросят, откуда у тебя взялась смелость закричать, скажи, что твой друг, Лави Маймон, научил тебя приемам самообороны.

Он сказал это быстро, шепотом, а на словах «твой друг» еще сильнее понизил голос – словно фраза упала в яму и выбралась из нее с большим трудом, – и Нофар всерьез задумалась. У нее никогда не было друга. В конце концов она посмотрела на юношу в упор, увидела, что он очень худой, что волосы и глаза у него черные, и объявила:

– Я скажу «мой парень». Скажу, что самообороне меня научил мой парень.

Так, еще до того, как закончился первый час ее смены, у Нофар Шалев появился парень.

6

Следующие несколько часов пролетели быстро. Кафе-мороженое заполнилось посетителями: отчасти любителями сладкого, но в основном – любителями скандалов. Транспорт по городу перемещался с трудом, зато слухи распространялись стремительно. Из-за возраста девушки и характера преступления газеты не упоминали ее имени, но все его знали. Все осуждали поступок певца. Все восхищались ее смелостью. А когда восхищаются смелостью, не забывают давать чаевые. К полудню стеклянный стакан на прилавке – обычно пустой – заполнился монетами. Трижды опустошала его Нофар, но тот наполнялся снова – словно нефтяная скважина, которую наконец-то пробурили в правильном месте, и из недр земли хлынули ее сокровища. В четыре часа Нофар пришел сменить юноша с непроницаемым лицом. Она дважды пересчитала кучку монет, чтобы убедиться, что не ошиблась, – невероятно, но она и вправду получила двести пятьдесят пять шекелей. Потрясенная своей удачей, Нофар отправилась на маленькую площадь и зашла в бутик дизайнерской одежды.

– Что вас интересует? – спросила продавщица, подразумевая: «Здесь для вас ничего нет». Это было ясно и по ее интонации, и по взгляду, которым она окинула девушку. Бутик был маленький и дорогой, а девушка – крупная и нищебродка. Не совсем, конечно, толстуха, но определенно и не с осиной талией. На ней были не сильно льстившие ее бедрам легинсы и простенькая кофточка. Но если раньше в таких случаях Нофар вела себя, как трусливая мышка, то сейчас подошла к этой городской кошке с наманикюренными когтями и дернула ее за хвост:

– Мне надо что-нибудь для интервью на телевидении. Оно состоится сегодня вечером.

Она сказала это просто и уверенно – как «абракадабра!», как «сим-сим, откройся!» – и, как только продавщица поговорила по телефону с продюсершей передачи, о которой шла речь, магазин открылся перед Нофар, как по мановению волшебной палочки. Со склада принесли новую коллекцию, а из бутика на юге города вызвали главного дизайнера.

– Примерьте и вот это. Может, синее? А об обуви вы подумали? Давайте добавим на талию ремешок.

Продавщица тут же протянула руку к стоявшему в витрине спесивому манекену, сняла у него с талии ремешок и вручила потрясенной Нофар.

Нофар подошла к зеркалу; перед ней стояла совершенно другая девушка. Продавщица нарядила ее в сиреневый шифон, и голубые глаза Нофар поголубели еще больше. Из выреза загадочно выглядывали выпуклости грудей, в осанке вдруг появилось что-то аристократическое. Но стоило Нофар взглянуть на цену, как глаза у нее округлились от ужаса. Две тысячи шекелей! И это со скидкой! А у нее в рюкзаке только двести пятьдесят пять… Нофар вспомнила, как звякали монеты, когда продавщица переносила ее рюкзак, чтобы тот не загораживал проход в примерочную. Да и вообще, как она наденет свой убогий школьный рюкзак на ласкаемые шифоном плечи? Как будет ковылять с ним на спине в туфлях, которые специально принесли из соседнего магазина – в тон платью? Она пошла в примерочную и спешно сняла роскошный наряд, но тут появилась дизайнер:

– Упаковать?

Нофар хотела было сказать: «Нет» – но та протянула руку, схватила платье, умело его сложила и сунула в разноцветный пакет.

– Только не забудьте напомнить продюсерам, чтобы поблагодарили в титрах наш магазин.

И вот Нофар снова оказалась на улице. В руке у нее был пакет с платьем, а в рюкзаке по-прежнему лежали двести пятьдесят пять шекелей, которые никто и не подумал с нее взять. Нофар пошла на автобусную остановку. Голова у нее кружилась.

Ждать не пришлось ни секунды. Как только Нофар подошла к остановке, рядом с ней затормозил автобус и открыл двери. Они были оранжевые. Как будто это был не автобус, а огромная тыква.

* * *

В приемной телестудии сидели гости передачи, ждавшие своей очереди. Среди них был отставной генерал. С тех пор как он вышел в отставку, прошло уже двадцать лет, но каждый раз, как ситуация на севере страны обострялась, его приглашали на телевидение. В двух стульях от него женщина-врач, задрав вверх подбородок, повторяла про себя главные тезисы выступления: очень важно привиться еще в начале осени! грипп особенно опасен для стариков и детей! По правде говоря, эпидемия гриппа волновала врача даже меньше, чем генерала – минометные обстрелы на северной границе. Гораздо больше ее волновал вопрос, будет ли сегодня смотреть телевизор Михаэль Шустер, узнает ли он ее (если будет) и пожалеет ли об их скоропалительном разрыве восемь лет назад (если узнает). Генерал поглаживал бороду и надеялся, что сегодня телевизор будет смотреть министр обороны. Если нет, то, может, хоть кто-то из помощников проинформирует его, какой глубокий системный анализ сделал отставной генерал и каким глубоко системным человеком является он вообще, и, возможно, тогда министр пожалеет, что не назначил генерала начальником Генштаба, когда еще была такая возможность.