Лейтенант Бертрам - [8]

Песок, который он сгребал левой рукой, быстро и тепло струился между пальцами. Марианна засмеялась.

— Ты, кажется, сердишься? — спросила она. — Это неблагодарно.

Услышав ее звонкий голос, он повернулся к ней. Она уже поднялась и протягивала ему руку. Бертрам схватил ее с излишней готовностью. Пальцы оказались совсем холодными.

— Ты уже купалась? — спросил он, склоняясь к ее руке и нежно целуя. Слышно было, как волны бились о берег. Из лесу доносился крик какой-то птицы.

— Да, почти полчаса. И очень устала, — сказала она.

Только тут взгляды их встретились, и он увидел, что в ее синих глазах отражались и небо, и море.

— Быстро ступай в воду! Я подожду тебя здесь, — поторопила она его, отнимая руку. И вновь улеглась на песке. Закрыла глаза. Она чувствовала, что солнце согревает ее кожу и кровь.

Когда он вылез из воды, она с грустью подумала: надо мне кончать эту игру с ним, иначе он потеряет терпение и сбежит от меня. Она не была ни богатой, ни бедной, но то, что ей принадлежит, хотела сохранить за собой.

Бертрам отряхнул с себя воду и подсел к ней. Марианна тыльной стороной ладони погладила его по плечу. Ей хотелось, чтобы он почувствовал ее желание, и спросила:

— Куда ты запропастился в воскресенье? Почему не пришел?

— Я был в Ганзенштейне, у Вайсендорфов.

Вайсендорфы были помещиками, владевшими в здешней округе шестью тысячами моргенов земли. Их имя стало известным уже много лет назад, когда обнаружились злоупотребления государственными кредитами, тем не менее они слыли весьма уважаемыми людьми. Все офицеры авиационного полка бывали у них.

— Молоденькие девушки тоже там были? — Марианна хотела польстить ему ревностью.

— Разумеется, — равнодушным голосом отвечал Бертрам. — Бледная Сибилла собрала своих подруг. Играли в саду в разные детские игры, потом танцевали. Жарища была…

— И, несмотря на жару, ты много танцевал? — Марианна пристально смотрела на Бертрама.

— Но ведь, как говорится, служба обязывает, верно?

Он хочет меня проучить, испугалась она и вдруг решила напомнить ему кое-что:

— Ты хоть иногда вспоминаешь, как мы первый раз с тобой встретились? Это было в воскресенье. Йост привел тебя с собой. Мы сидели в саду, пахло ясменником…

Бертрам отчетливо вспомнил этот день, впрочем, он хранил в памяти все свои маленькие победы, и тогда он был очень горд доверием майора. Он видел его перед собой: изуродованный глаз за моноклем, сломанный грубый нос, губы в шрамах.

— Ты говорила ему, что пойдешь купаться? — спросил он, вспомнив акробатические номера Йоста над пляжем.

Да, говорила. Хотела тем самым спастись от самой себя. Но вместо ответа она спросила:

— Он видел тебя?

— Нет, он не мог меня видеть.

Они лежали рядом, на солнышке. Лишь изредка открывали глаза и смотрели на небо или на море.

— Идем! — предложила вдруг Марианна. — Наверху можно будет перекусить. Я проголодалась.

Перед домом они замедлили шаги, взгляды их встретились. Волны горячего воздуха накатывали на дюны.

— Я люблю тебя, — упрямо, почти враждебно сказал Бертрам.

Марианна шла впереди него.

— Зачем ты мне это говоришь? Я и так знаю.

Сперва Бертрам, как будто готовый к поражению, пожал плечами, но потом положил руку ей на плечо, словно отстаивая свою власть, и твердо произнес:

— Я всегда буду это повторять.

Она не шелохнулась. Только смотрела куда-то вдаль, на море, ждала, что на горизонте появится силуэт моноплана Йоста.

Потом она задрожала, как знойный воздух над пляжем.

Они одновременно протиснулись в узкую дверь. Тела их соприкоснулись. В комнате было темно, жарко, пахло сухим деревом.

Марианна притянула Бертрама к себе. Когда она обняла его, он закрыл глаза, а она открыла.

Два раза она гнала его прочь и оба раза только крепче прижимала к себе.

— Останься, слышишь, или я умру.

А потом — он подумал: как здесь душно и затхло, — она попросила:

— А теперь действительно иди, мой милый.

Она целовала его руки и грустно смеялась.

Бертрам присел на ступеньку крыльца, прислушиваясь к тому, как она медленно одевается и как звучат ее короткие шаги по деревянным половицам. Дверь была только притворена.

— А сколько тебе, собственно, лет? — спросила она из-за двери.

— Двадцать четыре, — крикнул он через плечо. Совсем рядом с ним по ступенькам ползало целое войско больших лесных муравьев. Он отодвинулся в сторону.

— Много у тебя было женщин?

Он подумал: я вел себя слишком неумело, и пристыжен-но молчал.

— А скажи, — Марианна хотела все узнать, — тебе нравится быть офицером?

— Конечно.

— Почему?

Что за вопрос! Готового ответа у него не было. На службе он, разумеется, ответил бы сразу. Для самого себя у него ответ тоже был наготове. Но с женщиной, груди которой он только что целовал, тело которой прижимал к себе, он не в состоянии был говорить о «версальском позоре» или о том, что «необходимо восстановить мировое значение Германии». Это были слишком высокие слова. Но и о другом тоже немыслимо было говорить вслух — о честолюбивых планах, о желании отличиться, о жажде «чести и славы».

Надо было бы все это как-то свести воедино, думал Бертрам. Но не находил нужных слов.

Марианна подошла к нему сзади и погладила по лбу. Он откинул голову. Над ним, в обрамлении кудрявых светлых волос — лицо Марианны. Ее слегка выступающие белые зубы прикусили алую нижнюю губу.