Лейтенант Бертрам - [112]

Пауль хотел оттащить его за рукав, но художник не мог стронуться с места. Крик парализовал его, и теперь полными ужаса глазами он смотрел на человека, лежавшего перед ним. Руки он прижимал к животу, из которого текла какая-то слизь. Раненый сучил ногами и откидывал назад голову, так что свет падал на его лицо, мокрое от пота. Спутанные волосы прилипли ко лбу. Кричащий рот был открыт, а вытаращенные глаза побелели от смертельного страха.

Наконец Паулю Крюгеру удалось прикладом сдвинуть художника с места. За санитарным постом их в нетерпении дожидался Стефан и повел дальше вперед. Громкие вопли раненого преследовали их.

Земля под ногами стала мягче. Наконец взошла луна и белесый свет разлился над землей. Стефан остановился и сказал:

— Вот отсюда до того тополя — наше место.

Эрнст Лилиенкрон улегся под кривой сосной. Пауль прикорнул за небольшой кочкой, в десяти шагах от Эрнста. Вскоре зимние тучи опять уже скрыли луну. Добровольцы недвижно лежали на своих местах и смотрели в темноту. Они не знали этой земли, что простиралась перед ними, никогда прежде не видели ее. Знали только, что там скрывается враг. Земля была сырой и холодной. Эрнсту Лилиенкрону казалось, что эта земля непрерывно и властно стучится в его грудь. Он прислонил ружье к выступающему корню дерева и штыком выкопал себе ямку, чтобы поместить локти. От тополя доносилось тихое покашливание. Перед тополем стоял куст. Стефан посоветовал Эрнсту не спускать глаз с этого куста, поэтому он время от времени переставал копать и смотрел на куст. И всякий раз ему казалось, что теперь куст стоит как-то иначе. Лилиенкрон стыдился своего страха. Там внизу, у санитарного поста, он взглянул в лицо Паулю, а Пауль расхохотался. Круль позади них крикнул: «А если б это были мы?»

Лилиенкрону хотелось сохранить выдержку и перестать бояться этого дурацкого куста. Но куст по-прежнему двигался, то подойдет поближе, то опять отдалится. Лилиенкрон крепко сжал ружье, держа палец на спусковом крючке, но кругом было так темно, что он не мог видеть мушку.

Ему показалось, что он слышит шарканье тяжелых сапог. И снова земля постучалась ему в грудь. Тогда он согнул палец и выстрелил. Это был одинокий пронзительный выстрел, за которым воцарилась мертвая тишина. Лилиенкрон сперва испугался собственного выстрела, но потом увидел, как из-за куста выскочил человек и метнулся наземь, и сразу же услышал крик, похожий на тот, возле санитарного поста. На сей раз в этом крике уже не было для Эрнста Лилиенкрона ничего устрашающего. Он внимал ему с истинным удовлетворением.

Он метко прицелился, он попал! Рука его гладила приклад.

III

— Прекратить огонь! Прекратить огонь! — гневно крикнул Георг в темноту, когда наконец собрался с духом. Выстрел Эрнста Лилиенкрона вспугнул неприятельский патруль, но рота уже палила из всех ружей, словно отражая атаку. Заметив, что никто его приказов не слушает, Георг подскочил к Вальтеру Ремшайду, лежавшему в нескольких шагах от него, и ударил его кулаком.

— Отставить! Отставить огонь! Вы что, оглохли? — рявкнул он. Ремшайд поднял к нему серьезное, морщинистое лицо. Оно было залито потом.

— Да ладно, ладно, я же тебя слышу, — смущенно пробормотал он. И как это могло случиться с ним, старым солдатом, что, охваченный страхом, он начал стрелять в пустоту ночи! — Мы первый раз на позиции, люди еще не привыкли, — извинился он.

На правом фланге о прекращении огня позаботился Стефан.

Расстроенный, Георг опять полез в овражек, который выбрал себе для командного пункта. Овражек был расположен на небольшом холме, и Альберт Рубенс заверил его, что днем отсюда открывается широкий обзор вплоть до берега Мансанареса.

— Тут очень здорово, — сказал он. — Однажды весной, то ли на пасху, то ли на троицу, мы с женой тут гуляли. Ты себе даже представить не можешь, как тут было красиво.

Теперь Георг уже не был так уверен в своей роте, как раньше, когда хвастливо заявил командиру батальона:

— Можешь спокойно направить меня в самое трудное место, на моих людей можно положиться.

Теперь он думал: только бы эти юнцы не натворили глупостей. Здесь у нас в руках ключ от города. Беспокойство его было очень велико, ибо он был уверен, что противник начнет атаку именно здесь, у выхода из Западного парка. Здесь был ближайший подступ к городу, дверь, которую противник должен открыть, если хочет вступить в Мадрид.

В тишине, нарушаемой лишь отдельными выстрелами да изредка взрывом ручной гранаты, Георг слышал шум и рокот — лихорадочное дыхание города, темно и мощно раскинувшегося за его спиной и черной громадой своих домов затенявшего и без того темную ночь. Иногда при порывах ветра в таинственном бормотании бессонного города Георг различал отдельные отчетливые звуки — сердитое гудение клаксонов, музыку из репродуктора, выстрел, крик толпы или даже — как глухой перестук бусин в ожерелье — пулеметную очередь. Но по этим звукам нельзя было определить, что происходит в городе, они сразу же тонули во всеобщем грозном реве. Георг чутко вслушивался в этот рев. Точно с таким же напряжением — вспомнил он вдруг — много лет назад вслушивался он в шум Мюнхена за спиной, когда в сторожевом охранении Красной гвардии защищал первую немецкую Республику Советов от железных дивизий генерала Эппа.