Лейтенант Бертрам - [104]

Потом они опять набрали высоту и полетели к окраине города. Под ними уже расстилался лес, в лесу бежала узкая желтая река, через нее был перекинут высокий мост. На обоих берегах видны были вспышки орудий. Тут проходила линия фронта.

На летном поле ефрейтор Венделин со смехом покачал головой.

— Господину лейтенанту здорово повезло! — заметил он и показал Бертраму четыре маленькие пробоины на правом крыле.

— Вот это да! — изумился Бертрам. Держа в руках карту, шлем и очки, он поманил к себе Завильского.

— Это никакая не война! — ворчал тот, подходя. — Так, чепуховая экскурсия, не больше!

— Вы находите? — обиженно спросил Бертрам. — Тогда будьте добры, взгляните сюда!

Наглец Завильский чуть не преисполнился благоговения, когда Венделин с гордостью показал ему четыре отверстия. Он провел по ним указательным пальцем, пощелкал языком. — Так вам и в глаз могли угодить! — сказал он и вздохнул с завистью. — А я вообще ничего не заметил.

Капитан Бауридль иначе смотрел на это дело.

— Вам нечем особенно гордиться, Бертрам, — сухо проговорил он. — Вам следовало бы скорее стыдиться. Будь вы повнимательнее, с вами бы этого не случилось.

Он посоветовал своим пилотам пойти прилечь, так как не исключена возможность, что во второй половине дня им опять придется вылетать.

— Наступил решающий момент! — сказал он. — Город необходимо взять в ближайшие дни. — Он скорчил гримасу. — Я думаю, вы еще останетесь довольны, Завильский, — пообещал он.

Конечно, они не вняли совету Бауридля и отправились в столовую, чтобы стаканом вермута отметить свой первый полет над территорией противника.

Завильский опять брюзжал:

— Здорово красивый город этот Мадрид! А больше я ни черта не заметил!

— А как насчет зенитных батарей и пулеметов? — поинтересовался Бертрам, которого разозлила эта фраза Завильского. Ему показалось, что тот нарочно хочет преуменьшить значение того, что случилось с Бертрамом.

— Детские игрушки! В известной степени — просто формальность! — повторил Завильский слова Бауридля. — Нет, нет, это еще не настоящая война.

Бертрам уже по горло сыт был штучками Завильского, он демонстративно отошел в сторону и обратился к Штернекеру:

— Что старик от вас хотел? — спросил он, так как видел, что Бауридль отозвал графа в сторонку.

Узкой бледной рукой Штернекер отогнал сигаретный дым от лица.

— Он меня крепко отчитал! — сообщил граф. — А за что? За что? Что я не стрелял!

— Это когда мы подметали улицы своими пулеметами? — опять вмешался в разговор Завильский.

Штернекер кивнул.

— Этих бедняг как ветром сдуло! — хвастливо произнес Бертрам и спросил: — А что же вы? Ленту заело?

— Нет! — твердо ответил Штернекер. — Я просто не хотел.

Бертрам и Завильский опешили.

— То есть как? — горячился Бертрам. — Правда, это началось как-то неожиданно. Но дело было ясное. Кстати, итальянцы были великолепны. Вот что значит колониальная практика! В Абиссинии они хорошо натренировались!

— Ну, а я нахожу это просто свинством! — заявил Штернекер, решительностью тона повергнув в изумление обоих собеседников.

— Но так нельзя говорить! — воскликнул Бертрам.

А Завильский признался:

— Я вас в самом деле не понимаю. Я-то, конечно, свою пушку пустил в ход. Для этого мы сюда и прибыли!

— А кто был там, на этих улицах? Женщины, дети, мирные жители! — защищался Штернекер.

— Не говорите так! Это был настоящий рабочий квартал! — быстро возразил Бертрам.

— Граф, вы человек чувствительный! — предостерегающим тоном произнес Завильский и заказал еще вермут на всех. — Куда это вас заведет? Вы, значит, полагаете, что яйца, которые несут наши бомбардировщики, падают не на головы мирных жителей? И вы еще им помогаете, когда как нянька крутитесь сверху и следите, чтобы с «савойями» ничего не случилось. А что может случиться, когда все попрятались. Это было чертовски скучно, и если бы под конец не прочесали улицы, то, считайте, вообще ничего бы не было. А теперь вы хотите из моральных соображений это вроде как запретить.

Итальянцы подошли, потирая руки. Их высокие войлочные сапоги шаркали по цементному покрытию. Разговор вертелся вокруг падения города Мадрида. Сегодня вечером, самое позднее — завтра утром — таково было общее мнение.

Сразу после обеда капитан Бауридль послал ефрейтора Венделина за Штернекером и Завильским. Они тут же собрались идти к нему.

— А меня капитан Бауридль не вызывал? — спросил Бертрам, которому казалось, что Бауридль его обошел нарочно, чтобы оскорбить. Ефрейтор ответил, что нет, не вызывал, и двое других ушли, оставив Бертрама одного. Он сел за стол и в унынии принялся зубрить испанские слова. Часа через два распахнулась дверь, и в комнату ввалились Завильский и Штернекер.

— Тридцать песет мы у старики выудили! — кричал Завильский. — Если и дальше будут такие дополнительные доходы, я вернусь домой богачом.

Он стоял, широко расставив ноги, и звенел монетами в карманах брюк.

— Видели бы вы его! Настроение мы ему испортили изрядно! — с удовольствием сообщил он и предостерег Бертрама: — Дружище, будьте осторожны, если встретите его! Зверь раздражен!

Под вечер они опять заступили на дежурство. Сидели в деревянной будке на краю летного поля и от скуки совали сухие листья агавы в железную печурку, пока она не раскалилась так, что им пришлось открыть дверь. Штернекеру показалось, что сквозь шелест и потрескиванье огня в печурке он слышит шум мотора.