Лейла, снег и Людмила - [129]

– Красивые здесь места, – сказала она, обращаясь к Людмиле. – Почему бы тебе не привезти сюда краски и кисти и не приняться за рисование? Тебя разве не вдохновляет эта красота?

Вера, занятая приготовлением второй партии шашлыка, рассмеялась, услышав слова Лейлы:

– Вряд ли у нее есть время на занятия живописью, дорогая. У нее есть дела поважнее. – Голос ее стал тонким, а интонация – романтической и мечтательной, и она добавила, растягивая слова: – Она занята любовью!

Люда решила не связываться с Верой.

– Ты права, – сказала она ей. – Давайте выпьем за любовь.

Лейла попыталась удержать ее от выпивки, но ей это не удалось.

Нина же оставалась задумчивой, и, выпив, вновь продолжила разговор, будто он и не прерывался:

– Вы представьте, мне уже тридцать лет! О боже, тридцать лет! Раньше я считала этот возраст началом старости. Мне казалось, что к этому возрасту у человека исполняется большинство его желаний. А я вот дожила до него и ничего не добилась. Наверно, я как стрекоза, «лето красное пропела»… Тридцать лет. А скоро будет тридцать один, потом – тридцать два, тридцать три и так далее. Годы будут бежать без остановки, бежать из души, как птицы перелетные, которые, однако, никогда не вернутся. И не останется ничего, кроме пустоты и сожаления. Тридцать лет, и мое единственное богатство – одиночество. У меня нет никого и ничего. Почему? А? Ради Бога, кто-нибудь из вас скажет мне, почему? Почему я такая несчастная?

– Я тебе скажу, – отреагировала Люда.

Лейла рассмеялась:

– Пьяные всегда думают, что знают правду.

– Верно. Но уверяю тебя: я знаю правду и трезвой, – ответила Людмила.

И обратилась к Нине:

– Ты несчастна, потому что сама себе создала это несчастье.

– Слушай, Люда, – сказала Нина, – ничего ты не знаешь. Поверь мне – ничего. Так что не трогай меня и оставь свое мнение при себе. – Она выпила еще. – Я в курсе, что ты обо мне думаешь, знаю, что считаешь меня непредприимчивой и ленивой, и будто я только и делаю, что жалуюсь на голод и живу на деньги, занятые у тебя. Ладно. Я не буду с тобой спорить. Но не говори, будто ты построила свое счастье благодаря собственному таланту художника и усердной работе.

– Как будто бы ты отказалась от возможности построить себе такое счастье!

– Конечно, отказалась бы. Думаешь, мне трудно найти богатого мужика, как твой Виктор? – Она, видимо, хотела сказать «богатого бандита», но удержалась. – Будь у меня желание, я бы давно нашла себе такого. Но я этого не хочу. Ты понимаешь?

– А может, ты хочешь, да не получилось? Ты даже ничего не сделала, чтобы улучшить свое положение. Не ищешь хорошо оплачиваемой работы, а только пишешь картины, которые никто не покупает.

– Ты хочешь, чтобы я стала продавщицей в киоске? – перебила ее Нина. – Или уборщицей?

– Это лучше, чем сидеть дома и мечтать познакомиться с каким-нибудь иностранцем, который увезет тебя с собой и спасет от нищеты.

– С чего ты это взяла? – всхлипнула Нина. – Ну и что? Мечтать об иностранце лучше, чем мечтать о…

Непонятно было, что помешало ей закончить фразу, но она вдруг упала головой на стол и громко разрыдалась. А Людмила схватила стоявшую перед ней рюмку и, выпив, в гневе швырнула ее на землю. Рюмка, ударившись о камень, разбилась вдребезги, и осколки разлетелись во все стороны.

Люда встала. Она пыталась сохранять равновесие и идти прямо, однако походка ее была неровной. Покачиваясь, она дошла до дома и, держась за стену, еле добралась до двери.

Вера и Лейла долго пытались поднять голову Нине. Тушь стекала по ее лицу двумя линиями, и у нее был вид персонажа из трагедии, окончившейся гибелью всех героев. Она, всхлипывая, говорила:

– Как она смеет? Как она смеет так говорить?! – Нина вытерла тушь, и лицо ее покрылось черными разводами. – Все знают, что я, в отличие от нее, выбрала иной путь. Она и вправду только и делает, что занимается любовью, но я-то рисую! А что делать, если люди перестали интересоваться искусством? Я понимаю, что это не их вина. Куда им покупать картины, если у них нет денег на хлеб? У меня тоже нет денег на хлеб, но я, в отличие от нее, не хочу покупать его так дорого. Если ей эта цена кажется низкой, то для меня это чересчур. И если бы я захотела, я заплатила бы эту цену давно, но не хочу.

И она разрыдалась еще громче, повторяя: «Я не хочу! Я сама не хочу!»

Нина плакала, а Вера ела. Она, хоть и выпила много водки, сохранила некоторую ясность мысли благодаря хорошему аппетиту. А Лейла, подперев рукой щеку, молча и сочувственно слушала Нину.

Люды не было уже около получаса, и Лейла решила узнать, куда та пропала. Людмила оказалась в ванной, но отказалась открыть дверь. Услышав ее шумное дыхание, Лейла решила, что та плачет. Она спросила Люду, и та ответила, что с ней все в порядке. Лейле не хотелось возвращаться во двор. И она не стала настаивать, чтобы Людмила открыла. В эту минуту у нее появилось желание остаться одной. В коридоре было темно, с потолка свисала груша Людиного любовника. Лейле подумалось, что он повесил ее здесь не для тренировок, а чтобы не дать Люде шанса забыть его.

Лейла опустилась на пол. Наверное, Андрей сейчас ждет ее звонка… Ее стали одолевать разные вопросы. Интересно, как бы она повела себя, если бы выпила со всеми? Вышли бы наружу ее беспокойство, страх и любовь? Как она поведет себя, если спадут оковы, и она, как выразилась Нина, окажется наедине со своими страданиями?