Лейла. По ту сторону Босфора - [111]

Закутавшись в пеньюар, Нина растянулась на кровати, скрестив руки на груди. От икры во рту был привкус йода. С затуманенным взглядом она, улыбаясь, потянулась. Затем тщательно накрасилась, поправила пояс, надела шелковые чулки. Прямое платье из темно-синего жоржета было свободно на талии. Тонкие жемчужные бретели гармонировали со вставками, подчеркивающими бедра. Ей лишь не хватало украшений, чтобы завершить иллюзию. Сегодня утром она продала последнюю пару серег, которые ей подарили родители на пятнадцатилетие. Ювелир скривился. Золото, рубин и алмазная крошка. «Мило, но почти ничего не стоит», — заявил он, глядя одним глазом в маленькую лупу.

Нина не спорила. Теперь было на что купить вечернее платье, шубу и позволить себе ночь в Пера Палас. Она распахнула окно. Накинув на плечи шубу, она вдыхала холодный ветер, спустившийся с равнин. Сердце сжалось от тоски по санкт-петербургским зимам. Зубчатый силуэт города — минареты, купола, крыши мусульманских кварталов — все было погружено во мрак, на каиках замерцали фонари. В Пера начинался праздник для тех, кто пришел выпить под звуки цыганских оркестров. Лишь установленный комиссариатом комендантский час положит этому конец.

Со стороны минарета донесся призыв к молитве. Мелодичное и пронзительное эхо отражалось от холмов, охватывая весь город. На долю секунды божественное дыхание наполнило Нину величием. Каждое воскресенье она поднималась по винтовой лестнице на последний этаж одного галатского здания. В маленькой православной русской часовне, где пахло ладаном, под взглядами святых с золочеными нимбами она кланялась и целовала икону Божьей Матери с Младенцем. Затем зажигала тонкие желтые восковые свечи за души тех, кого любила. Иногда на нее опускалась такая печаль, что на лбу выступал холодный пот. Несмотря на то что Господь оставался глух к ее молитвам, она не сдавалась. Он уже давно ей не отвечал, с того самого серого утра, когда она похоронила свою девочку, просто закопав в земле, потому что в округе не было кладбища. Для недостойной матери Божьей карой стало молчание.

Нина спустилась в обеденный зал. Ничто не могло ее здесь впечатлить. Венецианские люстры, дамасские скатерти, фарфор с золотым ободком, серебряные приборы и хрусталь не могли соревноваться с роскошью императорских дворцов, где она провела свое детство. Она заказала лучшие блюда. У сомелье — «шато лафит». Будет удивительно, если ни один из присутствующих мужчин не попытается подойти к ней. Иностранные агенты, биржевые игроки, ожидающие разрешения Лозаннской конференции, писатели, американские журналисты, путешественники, жаждущие экзотики, кем бы они ни были, богатые, коррумпированные, неверные мужья или потенциальные любовники, все тайком посматривали на нее. Она загадочно им улыбалась и бросала откровенные взгляды.

К полуночи, когда она сидела в красном бархатном кресле у бара, к ней подошел один из них. Незнакомец предложил угостить ее выпивкой, и она, не раздумывая, согласилась. У него было загорелое лицо и орлиный нос. Он наклонился прошептать ей что-то на ухо, Нина ощутила на щеке его дыхание, вдохнула аромат одеколона с лесными нотками. Она с удовольствием представила жизнь в Дамаске или Александрии. Теплый дом, фонтан на патио, укрытую противомоскитной сеткой колыбель. Она была молода, ей не было и двадцати пяти. Нина не хотела больше трагедий, бродячей жизни, презрения. Рождались миражи, один волшебнее другого. Мужчина говорил по-французски с мелодичным восточным акцентом. «Существует столько жизней в одной жизни», — сказал он чуть позже, целуя ее руку и заставляя ее пообещать, что она найдет его на следующий день. Забавно — иногда достаточно один раз бросить кости, чтобы перевернуть ход судьбы.

Нина провела восхитительную ночь в одиночестве, проснулась на рассвете. Все шло, как она хотела. Она хотела бы подарить свое вечернее платье горничной, но хозяин гостиницы никогда не согласится передать такой подарок служащей.

Графиня Малинина дала чаевые лакею, который придержал ей дверь. Она покинула отель и, стараясь не оступиться на булыжниках мостовой, направилась по улочке, уходящей направо. У подножия Галатского моста чайки вились вокруг рыбацких суден, дети отковыривали устриц, прицепившихся к буям, чуть дальше черный дымок парохода поднимался столбом в небо, где серели звезды. Она внесла плату и ступила на мост. Бодрящий ветер пах рыбой и солью. Она порадовалась началу прекрасного дня.

Никто не успел вмешаться, когда молодая женщина перешагнула через перила. Она действовала решительно и без колебаний. Этим утром Босфор сиял синевой, пересекаемый морскими течениями и вспышками света.

Глава 7

— Рахми-бей, это невозможно. Я никогда не смогу сделать такого!

Лейла была в полной растерянности. Предложение генерала-кемалиста казалось ей неприличным.

— Почему нет? — настаивал он, держа руки за спиной и рассматривая мокрый сад конака. — Ведь Халиде Эдип была переводчиком во время подписания перемирия в Муданье. Наша делегация в Лозанне насчитывает около двадцати советников, двух представителей прессы и еще несколько секретарей. На данный момент у нас только один переводчик. Вы говорите на нескольких языках, и вас знают благодаря вашей писательской деятельности. Вас уважают.