Лейла. По ту сторону Босфора - [107]

Бироль слегка сжал локоть Селима, и тот весь напрягся. Секретаря подвели к свергнутому монарху. Крепко сжимая белую трость с серебряным набалдашником, слепой ожидал, пока Бироль укажет, где Мехмед VI, чтобы поклониться суверену. Две руки дружески опустились на плечи Селима. Он узнал голос, который приветствовал и благодарил его за то, что он смог приехать в такой ранний час. Обычные придворные речи сейчас были неуместны. Следовало переходить к главному.

— Я должен был вас увидеть в последний раз, — тихо сказал падишах. — Ваша верность не пошатнулась, несмотря на превратности и оскорбления тех, кто обвиняет меня в предательстве.

Селим низко поклонился.

— Мне и моему отцу досталась огромная привилегия делить хлеб и соль с Османским домом, — охваченный эмоциями, ответил он. — Было бы немыслимо оставить Ваше Величество в такое тяжелое время.

Селим вспомнил такое знакомое лицо. Тонкий нос, узкие губы, усы, сгорбленный силуэт. Его накрыла невыразимая печаль и горечь утраты. Султан не смог побить столь высокую политическую ставку. У него был слабый характер — странная смесь робости и гордости. На него имел слишком большое влияние его англофильский зять, великий визирь Дамат Ферид-паша. Что касается Лейлы, то она никогда не проявляла снисхождения к монарху, считала его тщеславным и переменчивым. Она не простила ему сговора с британцами, дабы спасти свой трон, тогда как Турция агонизировала. Не простила она и того, что он позволил провозгласить фетву против своего народа, восставшего против несправедливости. «Ему не хватает ума, проницательности и величия» — изобличала она монарха.

— Итак, мятежник достиг всех своих целей, — продолжил падишах. — Он не только добился моего ухода, но также упразднил трон. Не зря я относился к нему с подозрением.

Слова Мехмеда VI были горьки. Селим слышал тиканье часов. В помещении пахло сыростью, бумагой и картоном. Селим ощущал присутствие еще одного или двух человек, не более. Сын султана уезжает вместе с ним, так же как и часть его приближенных, жёны и дочери. Османская традиция семейной солидарности в несчастье.

Опасаясь прервать своего господина и повелителя, он немного подождал и произнес:

— Во всем виноваты союзные державы. Они допустили огромную бестактность, предложив Вашему Величеству отправить в Лозанну делегацию вместе с людьми Мустафы Кемаль-паши. Националисты восприняли это как оскорбление и стали еще несговорчивее.

— Разве это действительно бестактность? Может быть, вероломный ход, чтобы избавиться от меня? — с иронией сказал падишах. — Селим-бей, я предложил вам быть одним из моих представителей. Я всегда доверял вашему мнению. Но все это в прошлом, не так ли? Как только подумаю, что в газетах меня посмели назвать трусом и преступником…

— Что бы они ни говорили, императорская семья навсегда останется в сердцах народа, — пылко сказал Селим. — Когда узнают об отъезде Вашего Величества, все почувствуют себя сиротами.

У Мехмеда VI вырвался дрожащий смешок.

— Но не стамбульцы, которые горячо приветствуют своих новых героев! Они еще удивятся, поверьте мне. Националисты мечтают о другой столице, мечтают раз и навсегда порвать с прошлым. Они не любят Стамбул. Они заняты лишь своими анатолийскими землями. Ну да ладно, меня это уже не касается, — горько закончил он.

Сообщили, что машины готовы. Мехмед VI резко отвернулся от последнего визитера, словно того и не существовало. В полной растерянности Селим позволил Биролю отвести себя к выходу. В вестибюле суетились, подсчитывая чемоданы, шкатулки с драгоценностями. Селим узнал кисловатый запах пота, запах страха.

Когда они спешно шагали к авто, Бироль отметил, что видит две английские машины «скорой помощи», а в форме красного креста скрываются лейтенанты.

— Чтобы бежать, ему пришлось попросить помощи у англичан, — пробормотал Селим, вздрагивая от холода и беспокойства.

— Это очень прискорбно, Бей Эфенди, — смущенно ответил Бироль. — Не думаю, что народ это одобрит.

— Народ скорее осудит, чем споет дифирамбы, — оборвал Селим. — Он никогда не отличался здравомыслием.

— И все же, Бей Эфенди, это столетие станет столетием народа.

Селим ухмыльнулся. За месяцы общения с лазом, который был одновременно его глазами и личным секретарем, мужчина научился ценить его высказывания.

Неподалеку кто-то зычно выкрикивал команды. На парадной площади тренировались солдаты.

— Англичане — сумасшедшие, — насмешливо произнес Бироль, придерживая дверь. — Еще солнце не встало, а они упражняются под дождем.

— На мой взгляд, они это делают для отвода глаз кемалистских шпионов. Интересно, насколько полезен Гази побег султана. Теперь не придется прятать его в дворце на Босфоре, не так ли? — язвительно заметил Селим.

Автомобиль тащился позади двух «скорых» по направлению к Арсеналу Топхане. Неожиданно у одной из них пробило колесо. Ожидая, пока солдаты сменят его, Селим вдруг ощутил себя разбитым и несчастным из-за этого жалкого побега. Он старался не ударить лицом в грязь перед монархом, но в глубине его души что-то надломилось. Ведь он так мечтал о блестящей дипломатической карьере! «В любом случае, ты — слеп», — напомнил он себе. Весьма странно, но Селим больше не огорчался по этому поводу. После первых месяцев разочарования он выбрал жизнь, а не сожаление. И это была победа над самим собой.