Лейденская красавица - [42]

Прислуживали теперь за столом вместо прежних слуг и Греты, давно исчезнувших неизвестно куда, Мартин и старая служанка: так как всегда можно было опасаться шпионства, даже самые богатые люди держали как можно меньше слуг. Одним словом – все удобства были сведены к минимуму.

– Где Адриан? – спросил Дирк.

– Не знаю, – отвечала Лизбета. – Я думала, он, может быть…

– Нет, – быстро возразил муж, – он не был там; он редко ходит с нами.

– Брат Адриан любит посмотреть на нижнюю сторону ложки, прежде чем облизать ее, – сказал Фой с полным ртом.

Замечание было загадочное, но родители, по-видимому, поняли, что хотел сказать Фой. По крайней мере, за его словами последовало тяжелое, натянутое молчание. Как раз в это время вошел Адриан, и так как мы не видели его уже двадцать четыре года, со времени его появления на свет на одном из бесчисленных островов Харлемского озера, то мы должны описать теперь его наружность.

Это был красивый молодой человек, но совершенно иного типа, чем его сводный брат Фой. Свой высокий рост и статную фигуру Адриан унаследовал от матери. Лицом же он так мало походил на нее, что никто бы не угадал в нем сына Лизбеты. Тип у него был чисто испанский, ни одной нидерландской черты не было в этом красавце-брюнете. Испанскими были темные бархатные глаза, близко расположенные по обе стороны чисто испанского тонкого носа с тонкими, широко раскрытыми ноздрями, испанским был холодный, несколько чувственный рот, скорее способный саркастически усмехаться, чем улыбаться. При этом прямые черные волосы, гладкая оливковая кожа и равнодушный полускучающий вид, очень шедший Адриану, но показавшийся бы неестественным и натянутым в нидерландце его лет – все в нем указывало на испанца.

Адриан сел, не говоря ни слова, и никто не заговорил с ним, пока его отчим Дирк не сказал:

– Ты сегодня не был на работе, хотя мог быть нам очень полезен при отливке пушки.

– Нет, батюшка, – отвечал молодой человек ровным, мелодичным голосом. – Вы знаете, что еще достоверно не известно, кто заплатит за эту пушку. По крайней мере, мне неизвестно, потому что от меня все держат в тайне, и если заказчиком окажется побежденная сторона, то этого достаточно, чтобы повесить меня.

Дирк вспыхнул, но не ответил, а Фой заметил:

– Ты прав, Адриан, береги свою шкуру.

– Я считаю, что теперь гораздо более целесообразно изучать тех, в кого может стрелять пушка, чем пушку, которая предназначается для этого, – невозмутимо продолжал Адриан, не обращая внимания на замечание брата.

– Будем надеяться, что ты не принадлежишь к их числу, – снова перебил Фой.

– Где ты был сегодня вечером, сын мой? – поспешно спросила Лизбета, боясь ссоры.

– Вместе с толпой смотрел на то, что происходило на рыночной площади.

– Неужели на мучения нашего друга Янсена?

– Почему же нет? Это ужасно, это преступление, без сомнения, но наблюдающему жизнь следует изучать такие вещи. Ничто не привлекает так философа, как игра людских страстей. Волнение грубой толпы, тупое равнодушие стражи, горе сочувствующих, стоическое терпение жертв, воодушевленных религиозным порывом…

– И великолепные логические выводы философа, который стоит, подняв нос кверху, и смотрит, как его друга и брата по вере сжигают медленным огнем! – запальчиво перебил Фой.

– Тише! Тише! – вмешался Дирк, ударяя кулаком по столу с такой силой, что стаканы зазвенели. – О таких вещах не спорят. Адриан, тебе следовало бы быть с нами, даже если бы тебе грозила опасность, вместо того чтобы ходить на эту бойню! – добавил он многозначительно. – Но я никого не хочу подвергать опасности, и ты уже в таком возрасте, когда можешь сам решать за себя. Прошу тебя только избавить нас от твоих рассуждений по поводу зрелища, которое мы находим ужасным, каким бы интересным оно ни казалось тебе.

Адриан пожал плечами и приказал Мартину подать себе еще мяса. Когда великан подошел к молодому человеку, он расширил свои тонкие ноздри и втянул воздух.

– Что это так от тебя пахнет, Мартин? – сказал он. – Впрочем, неудивительно, твоя куртка в крови. Ты бил свиней и забыл переодеться?

Круглые голубые глаза Мартина вспыхнули, но тотчас снова потускнели и померкли.

– Да, менеер, – отвечал он басом, – я бил свиней. Но и от вас пахнет дымом и кровью. Вы, вероятно, подходили к костру.

В эту минуту Дирк, чтобы положить конец разговору, встал и начал читать молитву. Затем он вышел из комнаты в сопровождении жены и Фоя, между тем как Адриан задумчиво и не спеша заканчивал свой обед.

Выйдя из столовой, Фой последовал за Мартином через двор в конюшню, а оттуда по лестнице в комнату наверху, где спал слуга. Комната имела странный вид: она была вся набита всевозможным хламом и рухлядью. Здесь были бобровые и волчьи меха, птичьи кожи, различное оружие, между прочим огромный меч старинного образца и простой работы, но сделанный из превосходной стали, обрывки сбруи и тому подобное.

Постели не было, так как Мартин не признавал ее и спал на шкурах, постеленных прямо на пол. В одеяле он также не нуждался: он был так закален, что за исключением самой холодной погоды довольствовался своей шерстяной курткой. Ему случалось спать в ней на дворе в такой мороз, что утром у него волосы на голове и борода оказывались в сосульках.