Левый берег Стикса - [15]

Костя проводил ее до дверей подъезда и, попрощавшись, посмотрел на нее с таким удивлением, что Диана разревелась от стыда еще на лестнице.

— Теперь он не позвонит, — думала она, открывая дверь в квартиру, — и так мне, дуре, и надо.

Она сама не могла понять, что на нее нашло.

В ванной, умывшись, она посмотрела в зеркало на свою грустную физиономию с покрасневшими глазами и, надо сказать, вполне обоснованно показала себе язык.

Родители куда-то ушли, в доме было пусто и тоскливо. Рыжий перс полукровка — кот по кличке Суффикс, бессовестно дрых в кресле, в гостиной. Бессмысленный, одинокий вечер…

Диана вдруг представила себя старой, немощной, сидящей в кресле с Суффиксом, тоже больным и старым, на коленях. Перед древним, мерцающим полудохлой трубкой, телевизором, в старых шлепанцах и разорванном под мышкой халате… Зрелище было настолько жалкое, что глаза ее начали наполняться слезами, и она чуть не разрыдалась от жалости к самой себе.

Она прошла на кухню, налила себе молока в любимую чайную чашку, ухватила со стола несколько галет, и, в самом мрачном настроении улеглась на диване, у себя в комнате.

Будучи от природы человеком очень не глупым, Диана прекрасно понимала природу своей хандры, или, если уж говорить красиво — сплина. Не было гроша, а тут — алтын. Сравнив Краснова с алтыном, Диана, невольно, улыбнулась.

Желание любить так же естественно человека, как и потребность в воде, еде, сне … Но, при наличии амбиций и маломальского интеллекта, эта потребность значительно труднее удовлетворяется. Диана немного завидовала подругам, которые решили эту проблему одним махом, по крайней мере, в ее физиологическом аспекте.

Еще до развала «Женского Клуба», во время длинных вечерних бесед, она поняла всю недолговечность и «показушность» декларируемой независимости. Путь был один, мало, чем отличающийся от пути бабушек и мам нынешних «эмансипэ» — замужество, дети, работа для проформы (разве можно быть реально независимой при такой зарплате), квартира, машина, дача, внуки… Только на пути мам и бабушек было куда больше трудностей и лишений и, именно поэтому, они всеми силами ограждали своих благополучных дочерей от малейших неприятностей, желая им блага и отбирая у них возможность «сделать» себя, самостоятельно решить свою судьбу.

Замужество было прекрасным выходом из всех сложностей жизни в родительском доме (о будущих, куда более тяжелых сложностях в собственной семейной жизни мало кто из девушек задумывался) и Дианины подруги, словно лемминги, повинующиеся неслышимому сигналу, бросались в брак, как в океан, крепко держась за руку нелюбимого, а, иногда, и малознакомого человека.

Большая любительница и тонкий знаток чужих мужей — Оля Кияшко, наблюдательная и ехидная, в таких случаях всегда говорила с трудно скрываемой брезгливостью: « Мадам торопится сдать щель в эксплуатацию, а я предпочитаю взять член в аренду». Это была своеобразная декларация независимости, но, все-таки, она вызывала у Дианы куда большее понимание, чем Лидочкин Игоречек в роли жизненной опоры.

Кияшко решила свои проблемы совсем другим путем, от которого коробило благовоспитанных подруг, хотя, по утверждению самой Кияшко, они просто завидовали.

— Представь себе, — говорила она Диане, — наши коровы решают выкинуть какой-нибудь номер… Но что скажет муж? Что скажет мама? А, не дай Бог, это станет известно папе? Что подумает обо мне общество? И ей плевать, что у мужа рубашка и трусы в чужой губной помаде через день и он, стоит ей отвернуться, готов поиметь все живое в радиусе километра. Что с того, что ее порядочные мама с папой вот уже пять лет по вечерам целуют друг друга только в щеку и тепла в них не больше, чем в отмороженной заднице? Нет, это не по мне! Я сама буду выбирать того, кого мне трахнуть и горе тому, кто подумает, что может трахнуть меня!"

Диана не переставала удивляться агрессивности подруги и, часто, Олины декламации заставляли ее краснеть. Но семейная жизнь ее соучениц складывалась, в основном, достаточно безрадостно, быстро превращая их в настоящих советских женщин — наделенных от природы необычайной привлекательностью, обреченной на гибель в течение одной пятилетки. Или «пятиёбки», если пользоваться терминологией Кияшко. От потускнения или, говоря иначе, «обабливания», было одно временное лекарство — обеспеченность. Но и оно не спасало — просто это была другая колея, такая же глубокая и более продолжительная, но конечный пункт был предопределен.

Она хотела своего пути, и, в силу природной самоуверенности, считала, что иначе просто быть не может. Выйти замуж — не было проблемой. Было бы желание, а найти более-менее подходящую пару «штанов» — дело техники и двух недель времени. Но, как же быть с мыслями?

Наиболее неохотно человек расстается именно с иллюзиями о самом себе, и Диана не была исключением. Она считала себя сильной, волевой женщиной, имеющей четкие цели в жизни, чуть-чуть карьеристкой (не хватает пробивной силы, чтобы убрать это мешающее «чуть-чуть»), полностью независимой от мужчин и их влияния. Был, правда, один пункт, в котором она чувствовала за собой слабину — оставаясь девственницей она до конца не представляла себе, что такое влияние мужчин и, что значит быть от него независимой.