«Левые взгляды» в политико-философских доктринах XIX-XX вв.: генезис, эволюция, делегитимация - [6]
Глобальным событием, способствовавшим центробежным тенденциям в «левом движении» стала первая мировая война, разделившая социалистов на сторонников и противников военных действий. Значительная часть «левых» теоретиков, в первую очередь реформистского толка (К.Каутский), одобрили политику своих национальных государств, фактически кооптировав свои концепции в официальные идеологии правящих элит[16]; многие социалисты вставали на сторону тех или иных политических сил, считая их «меньшим злом» (так, некоторые анархисты (Ж.Грав) поддержали политику Антанты в противовес германскому империализму); ряд теоретиков – сторонники мировой социалистической революции (Р.Люксембург, Э.Малатеста), заняли позицию последовательного пацифизма, трактуя войну как выражение жесткой конкуренции между различными группами капиталистических государств за сырье, колонии и рынки и считая поддержку военных действий неприемлемой для «левых» политических установок.
Раскол, вызванный отношением к войне, прошел через различные национальные группы «левых» теоретиков. Так до конца и не оформившаяся консолидация в короткие сроки была уничтожена, разногласия помимо идейно-теоретического фактора усугубил национальный, и международная политическая сила из целостного мировоззренческого спектра эволюционировала в сторону многочисленных национальных вариантов социализма, а мировая пролетарская революция постепенно превращалась в миф.[17] Разумеется, следует учитывать и значительную идеологизацию общественного сознания в военный период, что способствовало проникновению в «левую мысль» не только традиционных ценностей национальных государств (суверенитета, патриотизма, конституционности), но и ряда националистических установок.[18] Национальные теории, восстановив могущество идеи территориального суверенитета, модернизировали этот проект посредством мобилизации активного сообщества в процессы национального строительства, в которые оказались интегрированы все «левые», в той или иной мере приобщенные к властным функциям. «Интернационализм, который в течение десятилетий был официальным знаменем могущественной организации рабочего класса, казалось, сразу исчез в огне и дыму международной бойни», – писал в 1919 г. Л.Д.Троцкий.[19] Лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» уже на этом этапе начал утрачивать свой смысл, так как рабочий класс каждой из европейских стран все больше смыкался вокруг национальных знамен, «революционные» рабочие становились законопослушными гражданами, отождествляющими себя со своими государствами. Социализм, консерватизм и либерализм становились не более чем вариантами одной идеологической модели: строительства нации, консолидации всего населения в цельный политический организм, единый в своей лояльности и в своем самоотречении. В то же время нужно признать, что именно в этот период происходило серьезное переосмысление многих аспектов «левых взглядов» сквозь призму национального фактора, до этого времени мало принимавшегося в расчет европейскими теоретиками, рассматривались объективные предпосылки модификации теоретических установок «левых» в контексте национальной специфики. В этой связи особое внимание «левых» начинали привлекать зарождавшиеся национальные антиколониальные движения.
Вторым международным событием, значительно трансформировавшим «левые взгляды», стала большевистская революция 1917 г. в России. Попытка практической реализации тезиса К. Маркса об установлении диктатуры пролетариата не могла не вызвать значительного резонанса в политических спорах «левых» теоретиков Европы и привела к углублению внутренних противоречий. Реформисты во главе с К.Каутским и Э.Бернштейном оценили большевистскую революцию как акт произвола и скачок через целую эпоху исторического развития.[20] Между тем значительная часть революционных социалистов отнеслись к событиям в России с повышенным интересом и одобрили действия большевиков, приняв советскую действительность в качестве ориентира для собственной теоретической и мировоззренческой позиции, многие лично направились в Советскую республику. По Европе прокатилась волна революций с последующим созданием эфемерных «советских республик». Ряд теоретиков (в том числе анархистского толка) заняли выжидательную позицию, настороженно относясь к государственническим установкам большевизма. В дальнейшем отношение к большевизму среди «левых» Европы значительно реформировалось по мере развития событий в революционной России, становления нового государства, последующей сталинизации режима.
Так или иначе, по меньшей мере, два глобальных международных события – первая мировая война и большевистская революция инициировали глубочайший кризис самых оснований «левой» идеологии и стратегии, заставили теоретиков пересматривать привычные ориентиры и подвергать прежние компоненты философского багажа перманентному переформулированию. В начале ХХ в. теоретический интерес «левых» все больше начали привлекать насущные проблемы экономического и политического положения в мире, а конкретная акция и реальное действие стали одним из основных способов найти достоверные критерии правильности или ложности тех или иных воззрений. Основной причиной трансформации целостного мировоззренческого спектра в конгломерат изолированных, адаптирующихся к конкретным обстоятельствам, идейно конвертируемых сентенций, стала отнюдь не интеллектуальная и экзистенциальная реакция «левых» на глобальные международные изменения, а организационно-партийное оформление философских течений. Причем этот процесс взрывообразного развития новых идейных направлений, их дальнейшей дифференциации в соответствии с политическими позициями развивался с все увеличивавшейся интенсивностью. «Левая мысль» утрачивала свой монолитный облик, распадаясь на множество идейных направлений, каждое из которых, гипостазируя себя в некую абсолютность, со всей очевидностью демонстрировало свой частичный характер. Мышление «левых» все больше превращалось из диалектического и преодолевающего противоречия в прямолинейное и догматическое. «В чистой теории могут мирно сосуществовать друг с другом самые разнородные воззрения и направления, а их противоречия – принимать лишь форму дискуссий, которые спокойно могут разыгрываться в рамках одной и той же организации, не взрывая ее изнутри; в то время как те же самые вопросы, будучи обращены в организационную плоскость, выступают как жестко очерченные, исключающие друг друга направления», – писал в начале 20-х гг. ХХ в. один из будущих основоположников «западного марксизма» Г.Лукач.
В мире, где даже прошлое, не говоря уже о настоящем, постоянно ускользает и рассыпается, ретроспективное зрение больше не кажется единственным способом рассказать историю. Роман Анатолия Рясова написан в будущем времени и будто создается на глазах у читателя, делая его соучастником авторского замысла. Герой книги, провинциальный литератор Петя, отправляется на поезде в Москву, а уготованный ему путь проходит сквозь всю русскую литературу от Карамзина и Радищева до Набокова и Ерофеева. Реальность, которая утопает в метафорах и конструируется на ходу, ненадежный рассказчик и особые отношения автора и героя лишают роман всякой предопределенности.
«Пустырь» – третий роман Анатолия Рясова, написанный в традициях русской метафизической прозы. В центре сюжета – жизнь заброшенной деревни, повседневность которой оказывается нарушена появлением блаженного бродяги. Его близость к безумию и стоящая за ним тайна обусловливают взаимоотношения между другими символическими фигурами романа, среди которых – священник, кузнец, юродивый и учительница. В романе Анатолия Рясова такие философские категории, как «пустота», «трансгрессия», «гул языка» предстают в русском контексте.
Что нового можно «услышать», если прислушиваться к звуку из пространства философии? Почему исследование проблем звука оказалось ограничено сферами науки и искусства, а чаще и вовсе не покидает территории техники? Эти вопросы стали отправными точками книги Анатолия Рясова, исследователя, сочетающего философский анализ с многолетней звукорежиссерской практикой и руководством музыкальными студиями киноконцерна «Мосфильм». Обращаясь к концепциям Мартина Хайдеггера, Жака Деррида, Жан-Люка Нанси и Младена Долара, автор рассматривает звук и вслушивание как точки пересечения семиотического, психоаналитического и феноменологического дискурсов, но одновременно – как загадочные лакуны в истории мысли.
«В молчании» – это повествование, главный герой которого безмолвствует на протяжении почти всего текста. Едва ли не единственное его занятие – вслушивание в гул моря, в котором раскрываются мир и начала языка. Но молчание внезапно проявляется как насыщенная эмоциями область мысли, а предельно нейтральный, «белый» стиль постепенно переходит в биографические воспоминания. Или, вернее, невозможность ясно вспомнить мать, детство, даже относительно недавние события. Повесть дополняют несколько прозаических миниатюр, также исследующих взаимоотношения между речью и безмолвием, детством и старостью, философией и художественной литературой.
«Прелюдия. Homo innatus» — второй роман Анатолия Рясова.Мрачно-абсурдная эстетика, пересекающаяся с художественным пространством театральных и концертных выступлений «Кафтана смеха». Сквозь внешние мрак и безысходность пробивается образ традиционного алхимического преображения личности…
Выступление на круглом столе "Российское общество в контексте глобальных изменений", МЭМО, 17, 29 апреля 1998 год.
Когда Геббельс создавал свое «Министерство пропаганды», никто еще не мог предположить, что он создал новый тип ведения войн. В XXI веке войны приняли новый облик. Война превратилась не только в противостояние военной силы, но и в войну информационных технологий.Сегодня любая война начинается с информационного «артобстрела». Зачем завоевывать страну силой оружия, сталкиваясь с сопротивлением и неся потери? Ведь можно подчинить ее изнутри, силами ее же граждан. Это и есть конечная цель, глобальная стратегия информационной войны.
Книга шведского экономиста Юхана Норберга «В защиту глобального капитализма» рассматривает расхожие представления о глобализации как причине бедности и социального неравенства, ухудшения экологической обстановки и стандартизации культуры и убедительно доказывает, что все эти обвинения не соответствуют действительности: свободное перемещение людей, капитала, товаров и технологий способствует экономическому росту, сокращению бедности и увеличению культурного разнообразия.
Феноменом последних лет стал резкий рост массовых протестных выступлений в разных странах мира. На смену череде «оранжевых революций» пришли «революции 2.0», отличительная черта которых — ключевая роль Интернета и социальных сетей. «Арабская весна», «Occupy Wall Street», «Болотная площадь», лондонские погромы, Турция, Бразилия, Украина… — всюду мы видим на улицах молодежь и средний класс, требующий перемен. Одна из точек зрения на эти события — рост самосознания и желание молодых и активных участвовать в выборе пути развития своих стран и «демократический протест» против тирании и коррумпированных элит.
Конфликт вокруг Западной Сахары (Сахарской Арабской Демократической Республики — САДР) — бывшей испанской колонии, так и не добившейся свободы и независимости, длится уже более тридцати лет. Согласно международному праву, народ Западной Сахары имеет все основания добиваться самоопределения, независимости и создания собственного суверенного государства. Более того, САДР уже признана восьмьюдесятью (!) государствами мира, но реализовать свои права она не может до сих пор. Бескомпромиссность Марокко, контролирующего почти всю территорию САДР, неэффективность посредников ООН, пассивность либо двойные стандарты международного сообщества… Этот сценарий, реализуемый на пространствах бывшей Югославии и бывшего СССР, давно и хорошо знаком народу САДР.
