Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940 - [6]
Это письмо оказалось в руках ОГПУ и частично было приведено в статье Ярославского под выразительным названием «Об одном похабном документе», опубликованной в сокращенном варианте в «Правде» и в полном — в журнале «Большевик». Можно предположить, что инициатива написания «письма Солнцева» тоже родилась в стенах ОГПУ, а не в голове несчастного ссыльного[34], переставшего видеть смысл в неравной борьбе с могущественной системой.
Какими методами пользовалось при этом карательное ведомство, видно из происходившего с Врачевым, Б.А. Карнаухом и Г.П. Штыкгольдом, находившимися в ссылке в Вологде. 30 июня они были арестованы и им было объявлено постановление Особого совещания ОГПУ о заключении на три года в Тобольском политизоляторе. 1 июля после разговоров по телефону с Радеком и Смилгой Врачев и Карнаух отправили телеграмму в ЦКК ВКП(б) о признании правильной «генеральной линии партии» и об отказе от фракционной борьбы. Этой телеграмме предшествовал торг с ЦКК по поводу отдельных формулировок. Оппозиционерам приходилось идти на уступки. Штыкгольд уклонился от оценки курса партии, но тоже заявил о прекращении фракционных выступлений. 3 июля все трое были освобождены из-под стражи. Еще через пять дней Врачев отправил Троцкому телеграмму, прохождению которой не чинилось препятствий со стороны советских властей в связи с ее содержанием: «[При] нынешней линии партии дальнейшая фракционная работа бессмысленна. Призываю вместе [с] основными кадрами стать на путь возвращения [в] партию»[35].
10 июля 1929 г. было датировано совместное заявление Преображенского, Радека и Смилги, которое появилось в «Правде» 13 июля. Авторы писали об отказе от своих подписей под оппозиционными документами, отказе от оппозиционной деятельности и просили восстановить их в партии. Они высказывались за экономическую политику руководства, подтверждали, что план пятилетки является частью обшей программы социалистического строительства, признавали правильными решения XV партсъезда, осудившего оппозиционную платформу, отвергали «отвлеченную» свободу критики и требование легализации фракций.
Троцкий ответил статьей «Жалкий документ»[36], в которой стремился по пунктам опровергнуть доводы «тройки» и завершал анализ принципиальной установкой: «Мы поддержим всякий шаг центристов влево, не смягчая ни на йоту борьбу с центризмом, как главной опасностью в партии. Наша верность октябрьской революции остается незыблемой. Но это верность борцов, а не прихлебателей».
На все новые и новые капитуляции своих сторонников в СССР Троцкий стал реагировать весьма болезненно, пытался убедить их в беспринципности занятой ими позиции, призывал к выдержке, не отдавая себе полностью отчета в том, что сдача позиций носила не политический характер, а диктовалась элементарным инстинктом самосохранения. Настроение Троцкого отчетливо видно по его статье «Выдержка, выдержка, выдержка!» от 14 июня 1929 г., которая была послана в СССР, но перехвачена ОГПУ[37]. «Зиновьев и Каменев тщетно стучатся к Молотову, Орджоникидзе, Ворошилову, принимая двери партийных канцелярий за двери партии», — пытался втолковать Лев Давидович. Он убеждал, что левый поворот Сталина, его расправа с «правыми» являются лишь побочным продуктом политики оппозиции, ибо генсек пользуется только «осколками оппозиционной платформы», что, по сути, у него происходит не левый поворот, а «левая судорога», что он укрывается «перьями, вырванными у оппозиции», что оппозиция совершила бы «постыдное самоубийство, если бы стала равняться по настроениям уставших и скептиков». Это были весьма звучные тирады, к которым оставались глухими бывшие оппозиционеры, даже тогда, когда сами письма или их содержание до них доходили. Люди стремились вырваться из ссылки, возобновить активную деятельность, возвратиться в житейское благополучие, в котором, по их убеждению, пребывал руководитель оппозиции за рубежом.
ОГПУ, как обычно, преувеличивало опасность режиму, исходившую от Троцкого и остатков оппозиции. 21 февраля 1929 г. за подписью заместителя председателя ОГПУ Ягоды, заместителей начальника секретно-оперативного управления Дерибаса и Агранова[38] было разослано письмо всем полномочным представительствам на местах, губернским и областным отделам. Письмо имело грифы «Циркулярно», «Строго секретно», «Хранить наравне с шифром». Сторонники Троцкого представлялись теперь не просто политическими противниками, но и «контрреволюционерами», ведшими борьбу за свержение советской власти. В этом смысле характерны первые строки документа: «Борьба с троцкистской оппозицией в настоящее время вступила в новую полосу. Новый этап деятельности нелегальной троцкистской фракции характеризуется решительным подъемом ее политической активности, ее крайней агрессивностью и вступлением на путь подготовки оппозиционных кадров к Гражданской войне»[39].
Естественно, что со столь страшным врагом достойно было бороться любыми средствами, вплоть до применения «высшей меры социальной защиты» (как тогда официально назывался расстрел) в отношении нераскаявшихся и не «капитулировавших». Хотя в тот период к этой крайней мере еще не прибегали, секретное письмо ОГПУ 1929 г. явилось первым псевдоюридическим основанием, на базе которого через семь-восемь лет «троцкистов», наряду с теми, кого обвиняли в «троцкизме» без каких-либо к тому причин, стали в массовом порядке расстреливать по приговорам внесудебных инстанций.
